"Наале?"
Нашим
самолетом летела большая группа еврейских подростков изо всех градов и весей
большой Украины. К каждому была приколота бумажка с надписью:
- "НААЛЕ". Это аббревиатура. Означает: "Молодежь репатриируется
без родителей". Но
аббревиатура говорящая. Потому что есть
на иврите нормальное слово, которое звучит точно так же:
- "наале". Форма первого
лица, множественного числа, будущего времени
глагола - "лаалот": в переводе: "подниматься",
"репатриироваться в Израиль". Так что, слово "наале"
означает, буквально: "поднимемся", "совершим алию".
По такой
программе учился в Израиле наш племянник. Для этих ребят есть специальные
классы в интернатах. Через год к нему приехали родители, дедушка и старший
брат; но пока их не было, выходные и
праздники он проводил у нас. Когда его
спрашивали: "как дела?", он улыбался и отвечал, что все в порядке, но
тут же засыпал. При чем, в любом положении, чуть ли не на ходу…
Насколько мне
известно, далеко не все родители имеют намерения "лаалот" -
переселиться в Израиль. Кое-кто из детей по окончании школы возвращается домой.
Но в большинстве своем, они принимают гражданство, служат в армии, поступают в
университеты, работают, уезжают в другие страны…
"Но так
или иначе, - думала я, глядя на своих юных спутников, - этих пташек уже
выпустили из гнезда, а ведь среди них есть самые настоящие птенчики!"
"Наалешники"
толпились в проходе, норовили скучковаться, чтобы поговорить, поделиться
впечатлениями, - наблюдать за ними не
составляло труда.
Среди ребят
имелись явные метисы - такие усредненные мордашки, без четко обозначенной
породы - разве что намеком. Но было достаточно много и натуральных жиденят -
при носах, кудрях и прочих знаках еврейского отличия. Выходит, генетический
фонд Украины до конца еще не исчерпан.
Обращала на
себя внимание некая малолетняя, хорошо упитанная и весьма раскованная гурия,
одетая совсем уже по-израильски: брючки воблипочку и коротенькая маечка,
открывающая сверху смуглые плечи вместе со шлейками от бюстгальтера, а снизу -
загорелое брюшко и пупок, емкостью "в шестнадцать унций орехового
масла".
Другая девочка
в ответ на любое раздражение извне произносила громким напряженным голосом:
"Я уже хочу обратно в Киев! Я уже хочу в Киев!"
Когда летели над Турцией, над Средиземным морем,
над островами, все прилипли к окнам - и взрослые и дети. Сияющая лазурь воды,
золото и терракота суши. И как мало места занимает на ней человеческое жилье! Сверху едва заметно… Белые
пароходики, ползут, как муравьишки. Под крылом самолета появилась Земля
Израиля, вполне уже знакомая, с веселыми черепичными крышами. Мы снижались над Яффо,
над яффской бухтой, и я узнала "Холм Андромеды" и два здания -
"А" и "В"- вполне уже
законченные, хорошенькие, как на
макете! Проект нашей фирмы, в котором - надо же! - есть и мои две с половиной
копейки.
После
некоторой болтанки, наш пилот посадил, наконец, свой неуклюжий Боинг, за что был
награжден аплодисментами. Мои соседи, еврейская пара из Киева, стали задавать
мне вопросы: насчет местной таможни, расстояний, транспорта.
- Вы приехали
в гости? - спросила я
- Да. А вы?
- Я вернулась
домой.
- И давно вы
здесь?
- Два с
половиной года.
- Ну и как?
Судя по
глазам, это был не праздный вопрос.
- Что я вам
скажу! - Живем…
В вагончике
автобуса я снова оказалась среди возбужденных щебечущих "наалешиков".
- Ну как тебе?
- Что:
"как"?
- Как тебе эта
жара?
- А что жара!
Ничего, я думала хуже.
- Ой, смотри,
какие пальмы! Ты видела когда-нибудь такие пальмы?
- В Ялте
видела. Но там они малюсенькие. А здесь - во какие!…
***
На сем кончаю.
"Страшно перечесть" - уж слишком
много написала…