Приложения

Картина Наталии Дорошко-Берман

Наталия Дорошко-Берман

В этом странном саду

Она подошла ко мне в ботаническом саду и сказала, что любуется каждым моим движением, наблюдает за мной уже неделю и никак не решается познакомиться.

Вначале я непонятно чего испугалась и собралась было прогнать ее прочь.

И тут она спросила, не слыхала ли я о такой науке - соционике, и я ответила, что разве что смутно об этом вспоминаю, и она выразила готовность меня просветить и рассказала, что соционика делит людей на двенадцать типов и для простоты обобщения называет их именами известных людей - Гамлет, Максим Горький, маршал Жуков и т.д.

- Соционика, - объяснила незнакомка,- занимается тем, что подбирает типы по их совместимости и наиболее подходящих друг другу типов называет дуалами. Так вот,- продолжила она,- изучая эту науку, я выяснила, что я Гамлет, а вы, насколько я могу понять, Максим Горький, мой дуал.

Я была потрясена, ведь так же, как и Максим Горький, я писала рассказы.

Но она-то, моя незнакомка, ничего об этом не знала, даже не догадывалась!

- Как же вы поняли, что я Максим Горький? - заинтересовалась я.

- О, я художница! - охотно объяснила она. - И я научилась различать типы по лицам. Смотрите, - раскрыла она папку, - вот портреты Гамлетов, вот - Жуковых, вот - Горьких. Если бы вы знали, сколько я перерыла литературы, - блестя глазами добавила она. - Я уже целый год не вылезаю из библиотеки.

Я внимательно вгляделась в портреты Гамлетов. Действительно, в моей незнакомке было что-то присущее им всем. Может быть, выражение лица, может быть, четко очерченные скулы, может, разрез глаз или складка у губ. Потом я просмотрела портреты Максимов Горьких. Да, незнакомка была права. Несомненно, во мне было что-то горьковское.

- Наташа, - протянула я ей руку.

- Рената, - улыбнулась она.

Теперь она умудрялась каждый день делать мне что-то приятное. Заметив, что я люблю ягоды и рву иргу с деревьев, она по утрам поджидала меня у источника с литровой банкой блестящей, крупной, очень напоминающей чернику, ирги. И еще она забиралась на колючий садовый боярышник с замечательно вкусными, только здесь, в ботаническом саду растущими кисло-сладкими ягодами, и трясла куст изо всех сил, пока на меня сыпался дождь ягод, и вся израненая с впившимися в кожу колючками, спускалась с вершины. К тому же она носила за мной воду с источника. Ну как мне было не оценить этого! Разумеется, такая самоотверженнность подкупила бы кого угодно! И потом, у нас действительно оказалось много общего.

- Я не верю в бога, - говорила Рената,- мой Бог - осень.

Осень была и моим Богом, вернее, даже не осень, а осенний лес. Но я боялась бродить по лесу одна, a никто из моих подруг этой страсти не разделял.

Так вот, специально для меня, т.е. для того, чтобы я не опасалась бродящих по лесу хулиганов, Рената купила газовый пистолет, и мы пристрастились ездить по пригородным лесам и собирать грибы. А потом Рената заразила меня живописью, и, захватив мольберты с красками, мы с ней подолгу просиживали у лиловых болот с полусгнившими, отражающимися в воде деревьями, в серебристых, чуть тронутых позолотой березовых рощах, в озаренном закатом сосняке.

В школе у меня никогда не было больше тройки по рисованию, но, как объяснила Рената, это происходило оттого, что я сначала рисовала карандашом, а потом все раскрашивала.

- У тебя потрясающее чувство цвета, - говорила она.- Ты должна сразу писать красками и с натуры. Просто тебя учили не так.

Да, теперь я чувствовала, что до встречи с Ренатой вся моя жизнь текла не так.

Разве с кем-нибудь из подруг была у меня столь подлинная гармония, столь полное совпадение вкусов и пристрастий? Казалось, мы с Ренатой обрели друг друга навсегда.

Не знаю, как она, а я была по-настоящему счастлива.

"Что за прекрасная наука соционика, - не переставала удивляться я, - и как замечательно она нас соединила!"

Что в Ренате было от Гамлета, я так и не разобрала. Да и что было во мне от Максима Горького кроме того, что я, как и он, писала рассказы, я тоже не понимала.

Но разве в этом была суть? В конце концов, соционика была епархией Ренаты, и я этим мало интересовалась.

Рената же по-прежнему просиживала в библиотеках, составляя длинные характеристики Гамлетов и прочих типов, чертя какие-то схемы, рисуя портреты, переписывая тесты.

Она говорила, что если ее работа завершится, она поймет, как сделать человечество счастливым. Не очень-то во все это вникая, я только снисходительно посмеивалась.

Зарядили холодные дожди, и мы с Ренатой уже обдумывали планы на зиму. Мы даже обзавелись пластиковыми лыжами, чтоб ездить в дальние походы. Но в один прекрасный день моя Рената вернулась из библиотеки очень расстроенной. Пристально глядя на меня, она пробормотала: "А вдруг я ошиблась в тебе? Вдруг ты не Максим?"

- Максим, Максим, - воскликнула я, только сейчас осознав, как отчаянно боюсь я потерять ее.

- Что ж,- холодно блеснула глазами Рената,- я должна протестировать тебя.

- Тестируй! - вздохнула я, уже предчувствуя неотвратимо надвигающуюся катастрофу.

Увы, результат этих тестов оказался неутешительным. Как выяснилось, я не Максим Горький и никогда им не была. Если верить тестам, я оказалась Сергеем Есениным. А почему бы собственно мне им и не быть! Ведь и я время от времени писала стихи, и попадались среди них вовсе неплохие.

Но вот беда, у Сергея Есенина был другой дуал и уж никак не Гамлет.

- Ищи маршала Жукова, - презрительно поджала губы Рената, когда подлог оказался очевидным. И она порвала со мной все отношения, порвала раз и навсегда.

Господи, как я рыдала, если бы вы только могли себе представить! Я звонила ей по телефону, я плакала прямо в телефонную трубку, но все мои мольбы, все мои причитания оказались напрасными.

Теперь я день за днем бродила по ботаническому саду, напряженно вглядываясь в неспешно прогуливающихся по тропинкам людей, в нелепой надежде встретить своего дуала - маршала Жукова.

И представьте, не прошло и года, как возле бледно-розового куста шиповника я наконец-то встретилась с ним, и под его командованием, по детально разработанной им стратегии и тактике занялась забавами сперва вполне невинными, а после вовсе неприличными. Но что касается маршала Жукова, это уже другая, совсем, совсем другая история.

Владимир Андреевич Богданович

Станица Темнолесская (Мезмай)

(Северный Кавказ. 1928 г.)

Поэма

В далекие дни юности, в студенческие годы

Работал я на Северном Кавказе,

В тех местах, где не была

Проложена еще тропа туриста.

Нетронутый и первозданный край!

Зеленые луга, долины, реки, горы,

Дремучий лес в горах.

Густые заросли самшита

И терпкий леса аромат.

Немолчный птичий говор, шум лесной

И клекот призывной орла.

И водится там мелкое зверье,

И змеи, и медведи.

Величественный вид горы,

Закрывший горизонт

Своей тяжелой грудью.

Вверху обширные альпийские луга,

Затем широкий темный пояс – хвойный лес,

А ниже – лиственный зеленый, светлый.

Хранит гора еще немало

Таинственных неведомых чудес.

У входа в темное и мрачное ущелье,

Куда врывается бурливая река,

Хранит лесной царь свою тайну,

Суровый вековой запрет.

Многосотлетняя растет там липа

в два обхвата.

И только бог единый знает – да сколько ж

этой липе сотен лет.

Меж вертикальных многосотметровых скал

Сурового и темного ущелья

Стремится вниз Курджипс.

И там, над водопадом, у стремнины,

Где вырвался моток из узких стен ущелья,

Раскинулся широко

Цветущий куст душистого жасмина.

Чиста прозрачная вода,

И из нее на свет подскакивают рыбки,

Блестя на солнце яркой чешуей.

Играют, плещутся в воде,

Являя миру жизни радость,

Не помышляя о сковороде.

В щели глубокой узкого каньона,

Среди столетьями прорытых

Вглубь отвесных стен,

Течет приток Курджипса,

Мелкая Мезмайка,

Невзрачная и тихая река.

Когда в горах гремит гроза

И непрерывно льются ливни,

Тогда Курджипс, дотоле мирный,

Вздувается и пенится,

грохочет и бурлит,

Неукротимо и рвется вниз в долину.

А в долине -

Едва настанет ясный, тихий день,

Ты встретишь небольшие озерца

С хрустально чистой и студеной влагой.

Идешь, бывало, не спеша,

Ты каменистой горною дорогой...

И – о, чудо! – у ног твоих, чуть-чуть

пониже,

Лениво проплывают облака...

Орел сорвался камнем о высоты

И устремился за добычей...

Как вольно дышится!

Как славно, как отрадно!

Там люди трудятся,

Живут спокойной, мирной жизнью,

Растят детей

И свято соблюдают

Завещанный им дедовский обычай...