ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

События, происходившие с нами в те дни, напоминали сценарий приключенческого фильма в жанре «плаща и кинжала». Однако мы жили тогда не только этим, и главная ирония ситуации заключалось в том, что это был один из самых счастливых периодов в моей жизни. Мне очень нравились традиции религиозных евреев, я проникалась ими все больше и больше, и, естественно, весомой составляющей моего счастья являлся Аарон. Я благодарна Богу за то, что все это время меня окружали любовь и дружеская забота – иначе я бы просто не сумела все это вынести.

И если мы еще как-то могли справляться с гонениями со стороны религиозных властей, то неприятие семьи продолжало глубоко ранить Аарона (и меня).

Мы каждый день молились и просили Ашема вмешаться в ситуацию и привести родных к примирению. И Он ответил на наши молитвы.

Одна из сестер Аарона захотела лично познакомиться с женщиной, которая перевернула жизнь ее брата.

Мы договорились поужинать вместе с ней и ее мужем в отеле Кинг Дэвид. Я вся была тогда, как клубок нервов, и не в последнюю очередь из-за того, что за три до назначенной встречи у меня парализовало половину лица. Проснувшись утром, я внезапно обнаружила, что левая половина моего лица совершенно онемела. Мне было трудно есть, а пить я и вовсе не могла. Можете себе представить, какой у меня был вид, и как я этого стеснялась!

Я побежала к врачу, который диагностировал у меня одностороннее ослабление лицевых мышц и объяснил, что это заболевание неврологического характера, возникшее на почве постоянных стрессов. Он порекомендовал мне в ближайшие дни не выходить на улицу, сидеть в тепле и поменьше волноваться! Вдобавок незадолго до этого я впервые заметила у себя на висках ниточки седины! А ведь мне было всего двадцать шесть лет, и я с ужасом думала: что же будет со мною дальше, если этот кошмар не прекратится? Доктор был заметно обеспокоен моим состоянием, естественно, я тоже волновалась, но по истечении двух недель мне стало намного лучше.

Однако вернемся к знаменательной встрече с родственниками Аарона.

Дело было в начале зимы, шли дожди. С поднятыми воротниками и раскрытыми зонтами мы приближались к внушительному зданию пятизвездочного отеля, при этом я так волновалось, что сердце едва не выскакивало у меня из груди.

Получалось, что сестра Аарона была первым человеком в их семье, согласившимся с фактом моего существования в его жизни – независимо то того, нравится это им или не нравится. Естественно, мне хотелось произвести на нее благоприятное впечатление.

Когда, промокшие под дождем, мы вошли в вестибюль отеля, служители быстро забрали у нас пальто и зонтики, и я осталась в самом скромном из всех своих платьев и в самых толстых чулках, которые мне когда-либо приходилось на себя натягивать. Свою буйную рыжую гриву я забрала в аккуратный узел, оставив лишь несколько тоненьких завитков, чтобы придать своему облику хоть немного живости.

- Ты выглядишь прекрасно, - сказал Аарон, крепко сжав мою руку. Но вряд ли он мог иметь в виду мое несчастное лицо, которое время от времени непроизвольно сводило судорогой, от чего я становилась похожей на жертву инсульта! Я очень стеснялась этого, но в ответ тоже пожала ему руку. Помолившись о том, чтобы мое лицо вело себя как следует, и, собрав всю свою волю в кулак, я двинулась вперед, навстречу этой грозной паре.

Через роскошный вестибюль нас провели в не менее роскошный зал, где нас уже ожидала сестра Аарона Яэль и ее супруг Моше.

Ковер под нашими ногами был таким мягким, что мне казалось, будто я не иду, а плыву, и это лишало меня столь необходимого сейчас чувства реальности.

Несмотря на то, что предстоящая встреча могла кардинальным образом изменить нашу жизнь, меня не покидало ощущение, будто все это происходит во сне. Ощущение сна стало еще более острым, когда в огромном венецианском окне я увидела мой Иерусалим, утопающий в низких клубах тумана. Туман струился вдоль его древних крепостных стен, отражавших свет направленных на них прожекторов. Нежная золотистая дымка под черным бархатным небом окутывала Яффские ворота и пальмовые деревья Старого Города.

- Все будет хорошо, - шептал мне мой прекрасный Иерусалим, и у меня на глазах выступили слезы.

- Все будет хорошо, - отозвался Аарон, возвращая меня обратно на землю.

Мы подходили к столику, за которым сидела его сестра со своим мужем. Сестра заметила, какое впечатление произвел на меня вид Иерусалима, и мне показалось, что ее тронула моя откровенная любовь к этому городу.

- Он прекрасен, не правда ли? – сказала Яэль.

- О, да! – ответила я ей от всего сердца.

Затем последовало официальное представление сторон.

Яэль, сестра Аарона, была религиозной женщиной лет сорока с небольшим, в традиционно строгой одежде. Выражение ее лица было серьезным, но не злым.

Ее муж Моше, еврей из Нью Йорка, представлял разительный контраст со своей супругой. Сын простого мясника, крупный и шумный весельчак, он понравился мне с первого взгляда, и с ним я сразу же почувствовала себя легко и свободно. У Моше были живые веселые глаза, и он ни на минуту не переставал смеяться. Почти весь вечер он был занят тем, что пытался удержать на месте кипу, сползавшую с его лысеющей головы. Мы сразу же стали с ним друзьями, и я почувствовала, что он меня не осуждает.

Еще в самом начале вечера он шепнул мне на ухо, что не может дождаться того момента, когда я, наконец, стану членом их семьи, Он уверен, что в ближайшем будущем все остальные родственники будут относиться ко мне точно так же.

Моше сказал, что много лет назад, когда он сделал предложение своей Яэль, в ее семье тоже поднялся ужасный шум и гам – хотя он и стопроцентный еврей. Все дело в том, что его отец держал в Манхеттене мясную лавку, в которой торговал свининой.

- Если они смогли смириться с этим, то смирятся и с вами, - смеялся он.

Яэль тем временем усердно выполняла свою задачу, задавая мне вопрос за вопросом: зачем я приехала в Израиль, и чего, собственно, ищу в стране, предназначенной для евреев?.. Все было чудесно в тот вечер: и мои непринужденные ответы, и все остальное – в том числе даже мое перекошенное лицо.

Аарон, как обычно, предоставил мне возможность быть такой, какая я есть, и, не прерывая моего щебета, время от времени сжимал мне под столом колено, подтверждая тем самым, что все идет великолепно. Еда, как и ожидалось, оказалась выше всяческих похвал, и, отложив ненадолго очередную серию вопросов и ответов, мы решили заглянуть в меню, чтобы выбрать себе десерт.

Я только что съела кусок нежнейшей телятины, и с возвратившейся ко мне уверенностью заявила, что творожный пирог звучит, по-моему, великолепно! Пронзительный взгляд Аарона сказал мне о том, что я совершила оплошность. И тут я вспомнила, что еврейский закон запрещает смешивать мясную и молочную пищу. Какой конфуз! Моше залился краской из-за моего промаха, и сразу же поспешил мне на помощь, превратив все происшедшее в шутку – дескать, у него самого тоже ушла куча времени на то, чтобы разобраться во всех тонкостях кашрута. Но женившись на Яэль и став религиозным, он постепенно научился всем правилам еврейской жизни, так что мне тоже не следует огорчаться. Этот человек был подлинное сокровище, и тот вечер я не забуду никогда в жизни.

Надо полагать, что Яэль благоприятно отозвалась обо мне в семье Соломон, потому что с того времени отношение родных к Аарону стало понемногу смягчаться. Очевидно, его аба не мог больше выносить разлуки с любимым сыном и поверил, что Аарон сдержит свое клятвенное обещание и впредь не будет упоминать имени Йешуа. И вот к превеликому удовольствию Аарона, отец пригласил его к себе, чтобы возобновить их обычные теологические дискуссии, а потом его оставили на общую семейную трапезу. Аарон чувствовал себя, как блудный сын – потерянный, но обретенный вновь, и радость от возвращения в родную семью переполняла его сердце.

Однако религиозные власти не были склонны прощать с такой же легкостью. Аарон был в разводе с женой – ситуация, необычная для верующего еврея. В тех случаях, когда ортодоксальные супруги не могут поладить друг с другом и оба несчастливы в браке, их религиозная община и они сами делают все возможное для того, чтобы сохранить семью, особенно, если в семье есть дети. К сожалению, брак Аарона спасти не удалось. Но он регулярно общался с детьми и относился к своим отцовским обязанностям чрезвычайно серьезно.

Религиозные власти решили использовать это против него, пригрозив, что если он нарушит навязанные ему «правила игры», то его больше не допустят к детям. Боясь потерять своих малышей, Аарон строго соблюдал данное им слово, и даже самым тихим шепотом ни разу не произнес запрещенное имя. Бог должен был его понять.

Постепенно пыль начала оседать, но, тем не менее, за нами продолжали пристально следить в надежде, что я, в конце концов, не выдержу и уеду.

Но, по крайней мере, родные Аарона вернули ему свое сердечное расположение. Примечательно, что отец принял его назад целиком и полностью, и ужасные слова: «Ты нам не сын, и у тебя нет детей!» - больше не прозвучали ни разу.

Однако со мной все обстояло далеко не так просто. Даже принимая во внимание благоприятную характеристику, данную мне их дочерью и зятем, родители Аарона ни за что на свете не согласились бы включить меня в те жизненные планы, которые они строили для своего выдающегося сына, – и мне это было хорошо известно.

Из страха перед новыми преследованиями я старалась как можно незаметнее проскользнуть по боковым аллеям и держаться как можно дальше от чьих бы то ни было глаз – но Аарон вел себя совершенно иначе! Он покупал билеты в театр и гордо вел меня через толпу, показывая, что нисколько не «стыдится» наших отношений. Но даже при всех этих условиях я никому не хотела причинять боли и страданий. Одна моя половина, несмотря на глубокую любовь к Аарону, рвалась убежать отсюда, в то время как другая была не в состоянии оторваться от этого потрясающего еврейского образа жизни, который захватывал меня все полнее и полнее. Я всегда хотела быть для людей благословением, а не проклятием. Но, увы - вокруг меня накопилось такое количество роковых недоразумений и откровенной лжи, что никакой надежды на это, похоже, не оставалось. Один только Бог мог со всем этим разобраться.

Но как бы то ни было, Аарон по-прежнему был полон веры, он продолжал учить меня Торе и согревать своей любовью. Он часто говорил, что когда его родные познакомятся со мной поближе, они полюбят меня точно так же, как любят все, кто меня знает, и что для их семьи я стану светом, который он всегда стремился принести в свой дом. В отчаянии я пыталась ему напомнить, что существуют традиции, Раввинский Совет, религиозный фанатизм. Он возражал: «Но, Лиз, такие люди, как ты, нужны нам здесь в Израиле! Если они этого еще не понимают, то со временем поймут. Подожди, и ты сама это увидишь!» Аарон родился бойцом и ни за что не хотел сдаваться.

Кроме того, он был прекрасным учителем и продолжал наставлять меня в еврейском религиозном законе, чье удивительное богатство и полнота, казалось, становились частью меня самой. Почему, несмотря на все страхи и гонения, я не ощущаю себя здесь чужой? Почему еврейское учение кажется мне таким истинным и справедливым?

Я начала понимать, что образ жизни религиозных евреев очень похож на образ жизни Самого Йешуа во время Его пребывания на этой земле. Так где же, на каком этапе христианство отделилось от иудаизма и стало иной, чуждой ему «религией»? Ведь первыми учениками Йешуа - первыми, кто поверил в Него, как в Мессию, были евреи. Причем все они оставались таковыми до конца своих дней – я имею в виду их культуру, обычаи, мышление, весь образ жизни. Этот исторический факт привел меня к серьезным размышлениям.

Я осознала, что с течением времени мы, христиане, к великому сожалению, оставили свои драгоценные еврейские корни и заменили их языческими традициями. Казалось, это привело к вечному расколу между еврейскими и не-еврейскими верующими. Но я стремилась вернуться к своим корням и была готова дать отпор любому, кто попытается мне воспрепятствовать!

Постепенно, шаг за шагом, я с восторгом открывала, насколько иудаизм и Йешуа подходят друг другу – как рука и перчатка – одно без другого просто не имеет смысла. Христианство и иудаизм независимо и безуспешно боролись за свою реализацию. В результате христианская Церковь не признает своих еврейских корней, не признает своего долга любить эти корни и не заноситься перед евреями¹, а евреи не в состоянии выполнить свое предназначение и стать светом для других народов.

У меня было такое чувство, будто я «вернулась домой» после долгих безуспешных поисков ответа на тупиковые вопросы. Несмотря на все мои страдания и вопреки всем роковым недоразумениям, мне было радостно сознавать, что Бог, наконец, исполнил Свое Слово и сделал из двух одно.²