|
|
|
|
|
Смотри, читатель:
Вьюга злится,
Над зоной фонари горят,
Тряпьем прикрыв худые лица
Они идут за рядом ряд...
А. Жигулин
Деревянный забор пересылки с наружной и внутренней стороны был огорожен колючей проволокой. После маленького лагеря пересылка казалась огромной. Свободного времени на пересылке уйма. Этапники собирались то тут, то там – обсуждали будущий этап, гадали, куда пошлют. Среди пересыльников были такие, которые отбывали по второму и третьему сроку, особенно воры, по статье 162 УК РСФСР. Они величали себя «битыми лагерниками».
- О-о-о... я был в Комсомольске, - говорил худой мускулистый парень. – «Доходиловка», братцы. Мы сейчас, ребятье, сидим, палец о палец не стукнем, а паечку пятисоточку получаем, а там вкалывай, дай боже, - по десять часов мёрзлую землю ковыряли... Ох, братцы, лучше не вспоминать, дрожь берет! Придём с работы - те, кто «дуба не врезал» - в бараке холодина, а «птюшечка» маленькая-маленькая, четирехсоточка. Морозы, братва, выжимали все! Пополнение приходило «всю дорогу», наш брат «зека» «дуба врезал», как мухи по осени! Клянусь вам родной мамашей, на костях нашего брата заключённого этот город выстроен. Да я смерть приму, но туда больше не загонят.
- А что вы там делали?..
- О-о-о..., а кто строил этот город? А кто на лесоповале вкалывал?.. Я, например, с сотнями таких же туземцев корчевал пни в мерзлой глине, кому попадался участок глинозема - тех нарекали смертниками. Даже страшно рассказывать об этой каторге, она мне по ночам снится, братишки. Скажу одно: на шулюмке из зелёной капусты там делать нечего, а отбивные мы получали только по рёбрам. Многие мои побратимы там остались на навеки-вечные.
- А как ты выжил?
- А у меня срок был детский - всего полгода.
- Эх, братцы! На Колыме тоже могила, - продолжал другой рассказчик. – Золото, серебро, касситерит, - рудники, прииски, а то и готовые склепы - открытые карьеры со жгучими морозами. Работа лошадиная... там, братцы, двенадцать месяцев в году зима, а остальное лето! Одним словом, «кранты»!
- А я отбывал в овощном лагере под Иманом, вот где, братцы, житуха!.. Сыр в масле... Баландочка - ложка стоит. Шли с работы и тащили в лагерь кто картофель, кто капусту, кто морковку... Эх, братцы, сейчас бы этой морковки... красота!.. Поднесем к вахте, а там «шмон», вахтеры с бранью почти все отбирали и сбрасывали в одну кучу. Выберут себе, паскудкы, что получше, - а несли-то мы все отличное, плохого же зек в зону не понесёт - а остальное на нашу кухню сдавали. Только повар, негодник, недоволен был, всегда шипел, что у него работы уйма... Одним словом, житуха была - морковка, капуста, - этого добра мы вдоволь наедались, а иногда и огурчики-помидорчики перепадали. Да что там калякать, житуха была!..
- Да... ребятье, - продолжал следующий пройдоха, - Норильские лагеря тоже плохие, холода у-у-у!.. – и ежился от воспоминаний. - Гранитные рудники, цинга-злодейка преследовала нас всю дорогу, одним словом, настоящая душегубка.
- Там и Сталин отбывай ссылку?
- Слыхал ты звон, да не знаешь, где он. Сталин в Нарыме был, и вообще давайте не будем на эту тему калякать, такие разговорчики «вышаком» попахивают.
«Пополнение дай на каторгу -
«Тройки» лжи - по стране летят...
Сколько «дел» на столах навалено!..
Гулок рельс, в лагерях набат.
В этом, может быть, мудрость Сталина, -
Что безвинный был виноват?!»
Иван Двыянов
- А на Воркуте ужасно толстые пласты угля, даже в открытых карьерах его добывали. Вылазили из забоя, как негры черные, только зубы блестели, а помыться, братцы, мыла не давали, так и ложились спать.
- А я был на лесоповале в том краю!
- А конвоиры какие жестокие! Вятичи - злющие, как собаки, а то ещё и почище их попадались, «хохлы»: «Нэ вэртухайся, кажу, и всэ тут!.. А то стриляты буду!..» - кривлял рассказчик украинца.
- Ух, и злющие «мазеповцы»! Страх!..
Но самый приятный разговор, когда переключались на кулинарию: как кашу варить, котлеты жарить, рыбу парить, шашлык на веретене готовить - все опытные повара-кулинары – и каждый голодный готов часами слушать о вкусной пище.
******
Проходили дни за днями, наслушался я разговоров и понял, что в лагере закон: кто не работает, тот «доходит» до «деревянного бушлата».
То прибывали этапы на пересылку, то отправились дальше - только «контриков» не тревожили, потому что большинство кассационные, а нашего брата так много развелось, что и во дворе пересылки ночевали.
Однажды я пошёл поработать в зоне – проверить себя на физической работе, да и желудок поджимал. Внутри пересылки ремонтировали бараки. Работа показалась не тяжёлой и не сложной - и я потихоньку принялся шевелиться. В обеденный перерыв мастера принесли баланды, вечером снова изрядно подкормили. Три дня ходил помогать ремонтникам и настроение приподнялось. Апатия к жизни исчезла. На работе подружился с пехотинцем Петром Свистулой - шустрый парень, как метеор, все достанет, обменяет.
Свистула сам записался работать за зоной и меня записал. Нас возили в совхоз копать картофель, потом перевели в порт на погрузку и разгрузку пароходов.
Однажды я просемафорил прохожему краснофлотцу: «Выручай, братишка, пожрать и покурить!» Спустя часок краснофлотец принёс буханку хлеба, соленую большую горбушу и две пачки махорки. Долго он наблюдал, как беспрерывной цепочкой невольники носили на баржу груз. А мы с Петром уединились в уголке баржи на юте и с жадностью терзали удачную добычу.
- Братишка, за что попал? - поинтересовался краснофлотец.
- А-а-а... больно правду рассказывать!
- За язык он попал! - прокаркал Петро.
- Как, за язык?..
- Короче говоря, «контрик» он.
Понял морячок.
- Что там за переговоры? - строго зашумел конвоир. – И ты, «Полундра», сюда захотел? Ну, вы, марш работать!
Морячка, как ядовитая змея жиганула, он быстро зашагал подальше от злополучной баржи.
- Что ты, балда, натворил?.. Что у тебя в голове, солома или опилки?..- накинулся я на Петра. –«Контрик он!» Соображать надо, может он ещё принёс бы пожрать или ребят послал бы. Ты ведь, пехота, не знаешь, какие морячки дружные, - а теперь все, пиши пропало!
- Брось читать мне мораль, пехота не хуже ваших ракушников, только они сами голодные, пехоту кормят не так, как морячков, - не тот паёк. А тут как набегаешься за день на полигоне: «Встать! Ложись!.. Бегом!.. По-пластунски марш!..» Да ты хотя бы понимаешь, что это такое – по-пластунски?.. Наползаешься так, что и быка бы съел после этой муштры... И вообще, давай не будем из-за этого дружбу терять!
- Да лучше бы ты ему сказал - убил кого, ограбил или зарезал! А то... «за язык!» Тьфу-у–у! Разве не доходит до тебя, что он сейчас где-то дрожит, бедняга: «Не видал ли кто из знакомых, не припишут ли ему связь с «врагами народа», ведь за это же чистеньких десять лет человеку пахнет. Ты, как будто бы, парень шустрый и находчивый, а промычал ослом.
- Давай лучше покурим, «керя». Ну, виноват! Его сейчас не вернешь и в шутку на минутку.
******
Из порта бригаду перевели в огромный Хабаровский продуктовый склад. Здесь никто не голодал. Наша бригада сортировала слежавшиеся в мешках за долгие годы горох, сою, чечевицу, перловую крупу, муку... Каждый бригадник месил себе тесто, чуть-чуть присушивал на солнышке, а когда нахмуривался небосвод, то и сырое тесто поедали.
У бригадников завелись вещевые мешки.
На работу бригада ходила бодро, стройно, словно и не заключённые. Все бывшие солдаты, старшины, и среди них, как черный ворон, один матрос. Конвоиры говорили, что нас скоро распустят по домам или на фронт заберут, разрешали даже руками двигать по-солдатски, лишь бы в ногу шли.
- Запевай! - командовал конвоир на улицах Хабаровска.
Пели дружно любимую «Катюшу»:
«Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой,
Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой...»
Прохожие останавливались, провожая отверженных доброй улыбкой: «Вот они, лишённые свободы, под конвоем, но не унывают. Нет, не победить нас с таким богатырским народом». А что заключенному надо? – Вволю поесть сырого теста - и он горы перевернет. Старухи, как всегда, слезу пускали, видно, слишком много горя они повидали на своём веку, если плакали от весёлой песни. «Им бы винтовки в руки, да на немчуру проклятущую, а не мариновать здесь в этих клоповниках!» - доносились разговоры из толпы прохожих. А бригадники рады стараться, чеканили шаг под ритм любимой песни, аж мостовая стонала.
Как-то зашёл я к Жорке:
- Ну, что, «Полундра», приоделся? В комсостав принарядился? Что «стираешь»? Выиграл, что ли?..
- Да нет Жора, я работаю за зоной, на складе приоделся, да наменял за муку, крупу...
- А что я тебе говорил там в изоляторе на «кирпичиках»? А ты раскис: «Дайте мне «шлёпку». Учти, впереди ждут не такие переплёты! Но ты же моряк!.. Не забывай это!
*****
В тёплых и холодных, прямых и косых дождях, в непроглядных маревах и жгучих солнечных лучах прокатилось, словно пара вороных, лето лишений и забот о сегодняшнем дне - как бы досыта поесть. Надвигалась неумолимая осень со своими холодами и мрачными дождями. Уже по утрам морозец рисовал на лужах игольчатый заиндевелый узор, а комья снежной ваты оккупировали небо. За лето я возмужал, загорел, как никогда еще не загорал, приспособился к лишениям и невзгодам, незаметно втянулся в лагерную жизнь, но не смирился со своей участью заключенного. Еще мрачные и дикие мысли иногда мутили голову, я с нетерпением ждал этапа, ждал чего-то лучшего. Надеялся, что вот-вот заберут на фронт – вот там я себя покажу. Я же не враг народа.
«Людей убивали тайно
И зарывали во тьме
В Ярославле, в Тамбове, в Полтаве,
В Астрахани, в Костроме.
И в Петрограде» конечно,
Ну и, конечно, в Москве.
Потоки их бесконечны
С пулями в голове... »
Владимир Солоухин
Была на пересылке и похоронная бригада из уголовников, они работали ночью. Рассказывали, что не было ни одной ночи, чтоб не вывозили трупы.
|
|
|
|
|
