|
|
|
|
|
... И скольких нет теперь в живых,
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон:
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унылый надо мной
В долине ветер разнесет:
В раздумье петь «Вечерний звон»...
И.И. Козлов
Освобожденные из ЗУРа тени мигом очутились у пересыльной колонки, наперебой лезли к горловине колонки и пили, пили, пили.
- Братцы, не нажимайте сильно!- поучал тощий, как тарань, морячок. - Вода мельницы ломает!
Но его слова тонули, как пустой звук. Жуткий банкет продолжался, даже истощённые пересыльники ужасалась от этого дикого пиршества, а юмористы острили: «Пейте воду, ведро воды заменяет килограмм сливочного масла!» - «Наедайте шею - будет, как у быка хвост!» - «Прополаскивайте, братцы, желудки после ЗУРовской шулюмки, чтоб аппендицит не загнивался!»
Напились. Принялись обмываться, но не тут-то было: грязь, чешуя, перхоть, африканский загар - не желали отходить без мыла, а где его взять! Да и время нужно, выдержка, а тут слабость валит с ног. Я принялся песком скоблить лицо: «Гошка, помогай, чертяка, я что-то задумал!» Я мимо ушей не пропустил, когда начальник кричал: «Я вас не переписал!», и когда мало-мальски вымылся, то заявил:
- Вот что соколики!.. Слушайте меня внимательно! Никуда отсюда не расходиться! Я сейчас сбегаю в контору, узнаю насчет «горбушечек». Нас ожидают, милочки, пятисоточки!
- Твоя бригада - резервная на этап, - информировал нарядчик. - Прописывайтесь в девятой палате! Держи вот записку на пайки на тридцать человек, а вот на баланду - ведро и миски будешь получать у старости палаты. В списке для круглого счёта я добавил из пересыльной обслуги сапожника, портного и парикмахера... И смотри у меня, «фитиль», чтобы бригада была у меня всегда в сборе у девятой палаты, когда будем этап отправлять. Предупреждаю, рёбрами ответишь, если что не так. И перепишешь аккуратно всех бригадников и принесешь мне список. Там у тебя бандера на бандере!
Бригадники забитые, неотесанные - только что из тюрьмы: мельниковцы, бандеровцы, власовцы, «зеленые» - литовцы, эстонцы, латыши.
Прошло три дня после освобождения из ЗУРа, пересылка зашумела, заволновалась. Лагерные «придурки» бегали из конца в конец пересылки, склоняя бригадиров восьмым падежом русской речи. Не раз подходили и ко мне:
- Бригада вся в сборе?
- 3а исключением тех троих из обслуги все налицо.
Нарядчик распорядился привести, и «суки» привели придурков.
Всё новые и новые бригады вызывали за ворота пересылки и направляли в большущий строй по десять в ряд. Пересчитывали, ровняли и заставляли садиться. Под конец вызвали и нас - ЗУРовцев. Без особых приключений подстроили бригаду в хвост колонны. Что доставалось тому или иному бригаднику по рёбрам - так это не приключение, а обыкновенное явление в этапах. Над сидящим строем носили старую армейскую и японскую одежду, предлагали этапникам потеплее одеваться в дальний путь, наводя панику и ужас на сидящих в десятках: десятого июня, начало лета, а тут носили зимнюю одежду - поневоле запаникуешь. Из жизненного опыта я знал, что в лагерях большинство истощалось и умирало зимой и сырой весной, а там, на Севере - поговаривали между собой зеки - двенадцать месяцев в году зима, а остальное лето. Я, как бригадир, настаивал, чтобы бригадники «обмундировались» бушлатами и телогрейками, ЗУРовцы неохотно брали эту одежду, боясь, что не донесут к пароходу.
Вдруг конвоиры стал вести себя странно: то сбегутся вместе, что-то колдуют, то снова рассыпаются вокруг сидящей трёхтысячной толпы заключённых. На небе ни единой тучки, воздух прозрачный, солнышко припекало градусов на тридцать. Вдруг что-то ужасно сильно громыхнуло, и трёхтысячная человеческая масса припала к родимой матушке-землице, образовав единый комок тел. Неимоверной силы взрыв потряс всё вокруг. Над бухтой Находка в этот миг взметнулось огромное чёрное грибообразное облако и на какое-то мгновение закрыло прозрачное небо. Наступила непроглядная ночь, даже сидящего рядом соседа не было видно. И воцарилась такая тишина, словно во сне. Взрывная волна, как смерч, пронеслась над крышами бараков. С труб загремели кирпичи, зазвенели стёкла в оконных рамах, а обломки парохода "Дальстрой" долетали даже на наш берег залива. Лишь когда начало чуть-чуть светлеть, этапники зашумели. В зоне пересылки появились раненые, их было бы больше, если бы три тысячи заключенных не сидели на пыльной широкой дороге, да к тому же за предыдущие дни пересылка опустела: три этапа по три тысячи человек ушли на Колыму. После кратковременной паники и молчания некоторые принялись подниматься на ноги, ничего толком не соображая. Конвоиры во мраке оседавшей пыли, как бешеные псы, орали на заключенных:
- Садись!.. - Не шевелись!.. – Перестреляем всех!..
Через час томительного ожидания нас подняли и без муштры загнали, как отару овец, в открытые ворота пересылки.
Вот что рассказывали потом оставшиеся в живых грузчики рабочей зоны: «Пароход «Дальстрой», на котором мы должны были уйти на остров Кресты, что севернее Чукотки, прибыл из Владивостока с военнопленными японцами. Когда выгрузили и отправили военнопленных, то обнаружили, что в трюме отстукивает подложенная адская машинка, а там было капитально занайтовано три тысячи тонн аммонала, предназначенного дня работы на острове Кресты, где добывали касситерит. Капитан «Дальстроя», оценив создавшуюся ситуацию, понял, что минуты корабля сочтены. Добровольцам он разрешил остаться разнайтовывать слани и искать адскую машинку. Остальной команде приказал покинуть корабль. Подняли сигнал под самую рею, по международному коду сигналов: «Терплю бедствие!.. Всем кораблям покинуть бухту! На корабле взрывчатое вещество!» В порту панически загудели гудки, заметались люди: одни бежали туда, иные наоборот, прятались за сопку. Рокотали моторы, громыхали якорные цепи, скрежетали, тараня друг друга, стальные корпуса пароходов, в спешке отчаливавших от пирсов и причалов - командам было не до кранцев: «не до жиру - быть бы живу». Команда «Дальстроя» кинулась спасаться за выступом прибрежной сопки. После всем им была преподнесена пятьдесят восьмая статья, пункт девятый - даже брату капитана, который командовал в этом же пароходстве другим кораблем. Он тоже получил пятьдесят восьмую - десять лет. Я встречал его на Чукотке в 1947 году. Заключённые грузчики, которые работали в порту, тоже побежали вслед за дальстроевцами, но неумолимый часовой на вышке встретил их автоматной очередью. Появился начальник караула, дал команду часовому прекратить огонь, но было поздно: взрывной волной ему оторвало голову. Всё смешалось, завертелось и потонуло в адском взрыве. В тот миг, когда грянул этот адский взрыв, на месте «Дальстроя» обнажилось дно. Смешались руки, ноги, тела, головы, крупа, мука, мешки, щепа с поднятых в воздух ящиков и бочек, селёдки, обломки «Дальстроя»... Набежавшая волна с огромной силой ударила о причал, и в одно мгновенье исчезло все, что не взлетело в воздух, или уже успело с грохотом упасть назад, на искореженную до неузнаваемости погрузочную площадку порта. Волна еще не раз возвращалась на причал, но была уже не в силах прихватить с собой что-нибудь в прожорливую пучину.
Через полчаса, когда мы еще сидели на пыльной дороге, принялись вывозить из порта грузовиками останки людей в братские могилы. Заключённые и здесь проходили тщательную поверку: их собирали, и составляли по кусочкам и хоронили отдельно от вольнонаёмных (второй сорт).
Сколько горя, крика, стона, отчаяния, страданий пережили в этот день сотни людей, в том числе и заключенных, в бухте Находка!
После этого ужасного случая неделю не отправляли этапы. А с материка прибывало на пересылку столько заключенных, что в зоне трудно было найти место, чтобы переспать. А когда стали отправлять очередные этапы на Калыму, о нашей резервной бригаде словно забыли - она так и продолжала числиться резервной: при любом этапе находилась в сборе, но места на пароходе ей не хватало.
Раздавал я бригадникам дневной рацион, и мы шли по зоне глазеть. Со мной всегда отирались Гошка, Гришко и морячок Клименко. Они сопровождали меня не случайно - я же бригадир, и в моей бригаде числились три пересыльных «придурка»: сапожник, портной и парикмахер. Они не приходили за своими дневными рационами, а у меня не было желания их разыскивать, да еще парикмахер в бане работал. Пайки мы с Гошкой поедали вдвоём, а баланду - одну порцию получал Гошка, а вторую я отдавал Гришко или Клименко. Вот они и отирались услужливо возле меня: ведь за порцию баланды можно человека в скотину превратить, что уголовники и делали. А третью порцию я кому-нибудь из бригадников отдавал, да ещё бывало, при раздаче оставалось две-три порции, так я их тоже раздавал бригадникам, что в иных бригадах никому и не снилось. А почему у меня были лишние порции? - Я всегда угощал повара куревом, вот он и насыпал мне лишнего и погуще. Я ведь сидел с начала войны и уже знал порядок: «Не подмажешь - не поедешь!»
А какие девчата были в этом сорок шестом году на пересылке! Большинство - так называемые “шоколадницы”, которые торговали своей честью, гордостью, совестью и красотой за временную роскошную жизнь с оккупантами...
Большой летний день. Раздаст бригадир дневной рацион, и идем мы зоне глазеть. Сначала идем к женской зоне, где ведут вульгарную перепалку шустрые уголовники с “шоколадницами”. С этой стороны ограды кричат: “Эй, примадонны! Концерт будете давать?” А с той стороны отвечают: ”Голодранцы вы неприкаянные!”. “Жучки” отвечают: “ Эсесовские вы подстилки!.. Слабо вам снять одежду до пупка!” “Шоколадницы” словно того и ждали. Как по команде, несколько красавиц предстали во всей своей наготе.
- А кто будет платить за представление?
- А разве вам Фрицы и Гансы не заплатили? Ведьмы двадцатого столетия! - шумит “жучок”
- Ну как, пупсики, поправились мы на казенных харчах? - хихикая, оборачивается малолетка, показывая свои ягодицы, а за ней, как манекенщицы, повторяют пошлые номера все остальные “шоколадницы”, потом начинают вытанцовывать дикие танцы, словно в кабаре. Все собравшиеся у проволоки мужской зоны с упоением смотрят бесплатное представление нагих молоденьких девчат. А “жучки” продолжают заводить, разыгрывать и оскорблять этих застрельщиц.
-”Шоколадницы” вы!.. Ха-ха-ха!!!
- Вирусницы!
Из-за барака в женской зоне выскакивают ”блюстители порядка” с приличными палками, и “шоколадницы” с шумом и визгом кидаются кто куда по женской зоне. Такие представления повторяются ежедневно, а иногда и по несколько раз в день. Во мне борются два человека - один говорит: ”Посмотри на голеньких девчаток!”, а другой говорит: ”Зачем таких земля терпит на свете?"
Часто в клубе самодеятельности мы слушали Лидию Русланову и Владимира Козина. Некоторые пересыльники рассказывали: «Когда наши войска соединились на Эльбе с американцами, Лидия Русланова пела на американской стороне, а после перед нашими солдатами отказывалась выступать – мол, устала. Вот НКВДв и усмотрело в этом поступке антисоветское действие». Иные возражали – мол, совсем не за Эльбу ей сунули десять лет. Берия подбирал материалы на маршала Жукова и безбожно арестовывал генералов его армии. Арестовали и расстреляли мужа Лидии Андреевны, Героя Советского Союза Владимира Крюкова. А Русланову арестовали и судили за то, что она не давала показаний на своего мужа. Часто она пела «Валенки», а иногда охрана заставляла ее петь запрещённую песню «Златые горы». Тысячи пересыльников собирались у клуба слушать любимую песенку и не могли понять, что в ней контрреволюционного, что в ней крамольного. А Козин пел своим неповторимым бархатным голосом: «Соколовский хор у Яра», «Я ненавижу в людях ложь».
За лето много было приключений в пересылке: и побег двадцати девяти пересыльников под самой вышкой: вот где была «хохма»! - на вышке строчит пулемёт, а под вышкой удирают смельчаки. И нефтебаза горела, и разоблачили «суки» афериста, который выдавал себя за сына Будённого, воспользовавшись тем, что портреты Будённого временно снимали,- крепенько аферисту досталось. Однажды среди лета назначили зазнавшегося «суку» на этап. Он прекрасно знал, что в трюме его ждал самосуд жулья, и рванул от вахты на пилораму - подставил руку под дисковую пилу, она мигом отлетела по локоть. Но это ему не помогло, истекающего кровью, его вытащили за зону и поставили в строй этапников. Здесь присутствовал прокурор и врач высокого ранга, но на такую мелочь никто не обратил внимания.
После работы портовые грузчики из рабочей зоны сообщили пересыльникам, что истекающего кровью членовредителя додавили в трюме «законники» - и передали на пересылку всем «сукам»: пусть дрожат, их ждёт такая же участь в трюме.
Воодушевлённые воры со всей пересылки собрались в одном бараке. Разобрали кирпичную печку. Случилось это как раз в нашей палате, мы поняли, что «дело пахнет керосином», и разбежались по зоне пересылки кто куда. А блатные послали в барак «блюстителей порядка» огольца «стукнуть», что в бараке жулики в открытую играют в «стос» и калякают, что не боятся «сук». Услыхали «суки» о такой наглости ворья и с десяток их стремглав устремились в барак, горя желанием накрыть на горячем нарушителей режима. За «блюстителями» не спеша потопало два надзирателя, надеясь, что пока они подойдут, «мазеповцы» сделают свое чёрное дело. Напирая друг на друга, и рисуясь друг перед другом, "суки" ворвались в барак, грозно выкрикивая: «Воры, под нары!.. Ложись, жулье!..» В ответ со свистом и визгом полетели один за другим увесистые кирпичи. Два храбреца сразу свалились в предсмертных судорогах. Остальные, сообразив, что попали в нечто непонятное, в ссадинах и синяках бежали из барака без оглядки - куда их чванство делось! Подошедшие надзиратели противным свистом подняли тревогу. На вышках этой огромной пересылки заквакали чугунные рейки и застрочили пулемёты. В пересылке поднялась паника, никто не знал, как быть и что делать, все прятались в ближайшие бараки. В зону хлынула вооружённая охрана. По ходу избивали всех подряд, загоняли пересыльников в бараки и закрывали. «Суки» тоже старались, все бежали к бунтарскому бараку поддерживать охрану. Рисуясь перед другими «блюстителями», некоторые бросались напролом. Но их встречал хорошо организованный отпор жулья. Один из «блюстителей», бывший Герой Советского Союза, который сидел он за то, что в пьяном виде бросил гранату в ресторане, кинулся стремглав в окно, но его тут же вытащили с размозженной головой. Прибежал озверевший начальник пересылки – и сходу принялся расстреливать из пистолета засевших в бараке бунтарей.
После того, как поразбросали все кирпичи, бунтари вышли из своей цитадели с поднятыми руками. Их было человек шестьдесят. «Блюстители порядка» бессердечно избивали побеждённых, провожая их в БУР.
В изоляторе жулье объявило голодовку, требуя прокурора, но начальник пересылки отпарировал:
- Поголодаете и перестанете!..
Протестуя против произвола, отъявленный жулик пришил к своему телу два ряда огромных пуговиц, наводя дикий ужас своим окровавленным видом и звериным рыком:
- Режьте моё тело на куски!.. Сосите мою кровь!.. Дайте мне прокурора!.. Произвол творится!.. Караул-л-л!!!
Не выдержал начальник, вызвал прокурора:
- Чем могу служить?- насмешливо спрашивал он бунтарей.
- Мы требуем прекратить произвол на пересылке!- заявил вожак.- По какому праву и по какому закону «суки» в открытую гуляют по пересылке с финками?
Прокурор прекрасно знал, что в такой огромной пересылке и при такой текучести без помощи «сук» из среды этого же ворья им не обойтись. Дай волю этим объявившим голодовку жуликам, возомнившим себя униженными и оскорблёнными – и, добившись ослабления надзора, они устроят ещё более кошмарный произвол и анархию: кровь польется обильнее, чем при «суках». Прокурор ответил:
- Никто по пересылке с финками не гуляет! Эго вам с перепугу перед «довесочками» мерещится! И вообще... не нравится вам у нас порядок на пересылке? Я помогу вам на первый же этап уйти - конечно, с «довесочком» за бунт, но не как бандитам, а как контрреволюционным элементам, по пятьдесят восьмой - пункт четырнадцать. А вожаку предстоит «вышак». А вот портному-фокуснику, которой пуговицы на теле пришил... Он, видно, рассчитывая нас ошеломить... Нет... У нас такие номера не проходят! Мы старые чекисты, нас на это не возьмешь и не удивишь такими представлениями! Здесь не такие номера выбрасывали в тридцать седьмом и тридцать восьмом годах - такие же, как вы, отбросы общества. Мы на вас - ноль внимания, нам партия путеводная звезда и Вождь и Руководитель Великий Сталин. Будем тебя судить за членовредительство и отправим в режимные лагеря, чтоб иным не повадно было портняжничать! И больше ничем я не могу помочь!..
*****
В середине июля пересылка начала пустеть, прекратились этапы с материка, даже с рабочей зоны начали подбрасывать, а женская зона совсем опустела. А с Колымы сыпались заявки: «Давай! Давай! Давай!..»
В погожий солнечный день большая колонна этапников огибала подкову бухты Находка. «И весна мне не на радость, коль зима в душе моей!» У причала порта нас поджидал океанский пароход. Это был тяжелый путь. Пока подвели к пароходу, десятка два истощенных потеряли сознание.
В эту мрачную годину испытаний уже ничто не радовало. Шли в неизвестное. Прощай!
Бригада ЗУРовцев попала в кормовую часть трюма.
...Ворон, черное крыло,
Сделай так, чтоб мне везло,
Наколдуй удачу, напророчь.
Обними меня, спаси,
Безнадегу унеси,
Прогони мои печали прочь.
Л. Рубальская
|
|
|
|
|
