|
|
|
|
Групповой портрет 2
О, если бы собрать все
слезы
замученных тогда
людей.
Собрать все слезы их
сироток,
то стала бы река
Печали
у горькой памяти моей.
Светлана Носко-Давиденко
Рождественские
истории маленькой Светланы.
Носко Сергей Гордеевич, 1899 г.р.. Член ВКП(б). Начальник вагонного участка. Расстрелян 21.09.1939 г. Реабилитирован
24.12.1957 г.
Носко Анна Федосьевна, 1909 г.р. Умерла в лагере в 1943 г. Реабилитирована 5.09.1958 г.
(есть
прекрасная семейная фотография)
В 1899
г. родился и жил на Харьковщине, в селе Комаровке, (теперь пос. Южный) веселый,
честный, красивый парень. Семья была большая, многодетная, и жила, конечно,
бедновато. Но не смущало это обстоятельство молодого паренька. Он надеялся на
свои трудовые руки и на свой молодой оптимизм. В шестнадцать лет он начал
трудиться на железнодорожном транспорте. Поступил на работу в Харьковское
железнодорожное депо. Работы не боялся, работал слесарем, электромонтером. В
1925 г. вступил в Коммунистическую партию по ленинскому призыву. Паренек
искренне верил в социализм и счастливое будущее. Этот паренек был мой отец, мой
родной папа, Носко Сергей Гордеевич. Но мало что я могу о папе вспомнить. Я
была тогда еще ребенком, и до обидного мало мне пришлось с ним жить, так же,
как и с мамой. Очень тяжело и горько вспоминать об этом ужасе. Кто пережил все
это, тот поймет меня и вспомнит о своих родителях, о их горькой участи, да и
своей также.
Там
же, на железнодорожном транспорте, работала в конторе и моя мама. Молодые люди
встретились и очень полюбили друг друга. Но жить было негде. Мама со своей
мамой, т. е., моей бабушкой, жили где-то в районе Лысой Горы. Наверное, была
квартирка, но маленькая, я не знаю, не могу сказать. Папа взял участок земли в
селе Комаровка, и они все трое - папа, мама и бабушка, - построили дом. Но,
конечно же, помогали строители. Через год после постройки дома в 1928 г. в
ноябре месяце родилась у них дочка - это была я.
Папа работал
и одновременно учился в Харьковском институте железнодорожного транспорта.
Помню, с какой любовью относилась к папе бабушка, его теща. Она очень уважала
своего зятя... Когда папа занимался, а кто-то громко разговаривал, то бабушка
всегда говорила: “Тише, тише, Сереженька занимается!” С такой же ответной
любовью и уважением относился к бабушке
и папа. Семья, без преувеличения могу сказать, была прекрасной. Никаких споров,
никаких недоразумений не было... Было полное взаимопонимание. Семья была дружная
и веселая. Папа очень любил мою маму, а
мама любила его с такой преданностью..., что и тогда было не очень часто, а
теперь тем более... И было, за что любить. Был папа душой семьи. Все заботы
старался взять на себя, когда надо, был и серьезным. Но, вообще, был очень
внимательным к нам, и никогда я не видела его угрюмым и недовольным. Это была
замечательная пара - отец и мама. Это были два неразлучных любящих сердца, двое
честных правдивых людей. .... Я больше никогда в жизни не встречала такой
счастливой и дружной семьи. И никто не знал и даже не предполагал, что эту
семью разрушат, что уже вскорости соберутся черные тучи и закроют свет нашей
семьи.... Наступит всему конец. Печальный и ужасный.
В 1933
г., окончив институт, папа был направлен на работу в г. Иркутск. В какой
должности, я не знаю. Поехали с папой мама и я, а бабушка осталась в нашем
домике, в Комаровке. Очень мне нравилось ехать в вагоне и смотреть, как
мелькает за окном пейзаж за пейзажем. А еще мне было очень хорошо, что рядом
папа и мама. Я была общительной и развлекала весь вагон своими стишками,
которым научила меня мама. В Иркутске
мы жили не очень долго, папу перевели в город Красноярск, где вначале мы жили в
товарном вагончике, и это мне очень нравилось. Потом нам дали квартиру, где под
окнами зеленела травка - это был мой садик-огород.
Еще
помню такой эпизод. Мы с мамой и папой пошли на новогоднюю елку в дом культуры.
Стояла красивая яркая елка посередине зала, сидел на стульчике гармонист и
играл. Но вдруг я услышала знакомую мелодию. Да ведь это же украинский гопак! И
бросив папу и маму, я на ходу снимаю валенки и пускаюсь вприсядку! Все, кто был
в зале, смеялись до слез. А я, как ни в чем не бывало, надела валенки и
вернулась на свое место. Конечно, папе и маме было неудобно за такую мою
выходку, но, может, они и сами
посмеялись от души.
В
отпуск папу всего отпустили за эти годы раз или два, не больше. Я в Сибири
заболела, и жила с бабушкой. Когда приезжали в отпуск папа и мама, к нам
приходили гости - знакомые и родственники. Мне нравилось, как они пели песни -
русские и украинские, современные и старинные. У папы был очень хороший чистый
голос и он очень любил украинскую старинную песню, которая начиналась так: “
Закувала тай сива зозуля рано-вранцi на зорi, заплакали хлопцi-молодцi у неволю
iдучи..” Эта песня еще была, когда на Украину нападали татаро-монголы. Не знал
папа, что и в его время найдутся “татаро-монголы”, но в другом обличье...
22
апреля 1937 г. моего папу арестовали. Мама долго разузнавала, где папа, но все
безрезультатно, и летом 1937 г. мама приехала к нам домой, в Комаровку, но без
папы. Мне они о случившемся ничего не говорили. Когда я спросила, где папа,
мама сказала, что его в отпуск не отпустили. Родственники и знакомые к нам не
приходили. Наверное, узнали о случившемся и боялись.
И вот,
в один прескверный день, к нам нагрянули какие-то люди. Я и сейчас не знаю, кто
они были - то ли из Харькова, то ли из сельсовета. Они стали делать у нас
обыск. Все перевернули вверх дном, что искали, я не поняла. Забрали папины
вещи. Говорят, продали или пропили, но утверждать не буду, не знаю. С мамой и
бабушкой обращались грубо, по-хамски. И предупредили, чтобы из дому мы
убирались, так как Носко Сергей Гордеевич - мой папа - оказался “враг народа”.
А семья “врага народа” не имеет права жить в своем доме. Мы оказались на улице
- две несчастных беззащитных женщины и ребенок... И здесь, собравши все свои
силы и мужество, мама стала защищать семью. Она обратилась в суд, и у нас
отняли полдома, а половину оставили нам. Полдома (две комнатки) были на балансе
сельсовета, и сельсовет пускал туда того, кого хотел. Даже усадьбу, сарай и
погреб делили пополам. Двадцать лет в
нашем доме жили чужие люди.....
Позже
я узнала. что перед арестом 22 апреля 1937 г. папа работал на станции Ужур
начальником вагонного депо. Как арестовали папу - ночью ли, как воры, забрались
в квартиру, или днем... Я не знаю, да и не узнаю никогда. Я была маленькой, и
мне ничего не говорили. Мама о дальнейшей судьбе своего мужа, а моего отца, так
ничего не узнала...
Что
мог пережить человек, безвинно оклеветанный, поруганный, с этими ужасными
пытками-допросами? (как я позже узнала из газет)
......
О чем думал папа в последние месяцы, дни, в последние минуты своей жизни, в
последнюю секунду?... Никто и никогда этого уже не узнает. Наверное же, о
семье, жене, ребенке... Милый, родной мой папа, кому же ты помешал, кому
помешала и что сделала моя дорогая мамочка, за что их лишили жизни, а меня
оставили круглой сиротой? В чем их вина?
За что? Я эту боль несу всю свою
жизнь. Это мой крест, незаживающая рана...
А
теперь самое страшное, как ночью арестовали мою мамочку, и мы с бабушкой
никогда больше ее не увидели. Совершилось страшное преступление на глазах
старушки-матери и малолетней дочери. Вот мой рассказ-воспоминание.
Тот, кто перед ней -
не гонец,
Но жезл в руке у него.
Тот, кто перед ней -
не боец,
Но оружье на боку у
него.
Они, что за ней идут,
Они, что за Инанной
идут,
Не ведают голода, не
ведают жажды.
Из объятий мужа
вырывают жену,
от груди кормилицы
отрывают дитя.
Воды проточной не
пьют,
Радости лону жены не
дают,
Милых детей не целуют
они,
Невесток от свекров
уводят они.
“C Великих Небес к
Великим Недрам». Древний Шумер.
”Они”- это демоны гала – злобные духи подземного мира, осуществляющие его
законы.
Был
зимний холодный январский вечер накануне Рождества Христова. В комнате
полумрак. Мерцает лампа. Мама, бабушка и я очень сосредоточены и внимательны.
Мы гадаем. Жжем на блюдце бумагу и смотрим на тень на стене - что она покажет.
Бумага сгорает, и пепел на стене показывает какие-то фигурки в шапках. Эти
фигурки бегают по стене, суетятся. Мы все внимательно смотрим. И вдруг мама
говорит: “Светланка, да это папа наш скоро вернется!” - и слезы радости блестят
у нее на глазах. У бабушки, также, подозрительно блестят глаза, но лицо выражает радость. А я-то,
Боже мой, сколько в моем детском сердце восторга и радости! - ведь приедет мой
родной, любимый папка! Ведь все в моей маленькой детской жизни хорошо - любящая
и любимая мама, добрая и заботливая бабушка. Вот только папы нет с нами.
Почему? Не знаю. Но он вернется! Обязательно вернется! Так сказали мама и
бабушка. А я им верю. Они не обманут, да и гаданье так показало.
Уже
поздно, и я засыпаю с надеждой на скорую встречу с папой. Я так за ним
скучаю... И снятся мне детские радостные сны....
Но
вдруг я проснулась от какого-то стука, шума и громких голосов в комнате. Стало
почему-то страшно и жутко. Но я вспомнила: да ведь это же приехал папа! И с
криком: ”Папка приехал!” - в одной рубашонке бегу из спальни в комнату. Но это
был не папа. Чужие люди в шапках, одетые в шинели, грубо ходили по комнатам,
все открывали, переворачивали, что-то
искали...
Бабушка,
моя добрая, старенькая бабушка, безмолвно сидела на скамеечке. Я никогда ее
такой не видела. Она была, как каменная, застыла и замерла...
А моя
мама, моя бедная мамочка, стояла перед бабушкой на коленях и просила о
прощении. Эти слова я запомнила на всю жизнь. Она говорила бабушке: ”Мамочка,
дорогая, прости меня! Я не знаю, в чем я виновата, поверь мне! Я не знаю, зачем
эти люди здесь, что им от меня надо!” И слезы бежали из ее глаз, мелкими
ручейками стекали по щекам и капали на бабушкины морщинистые руки...
Я
ничего не понимала и, как загнанный зверек, испуганно оглядывалась по сторонам
и думала, что это сон. Но это был не сон. Я бросилась к бабушке и маме с криком
и слезами, что-то спрашивая, что-то причитая, бессвязно крича и захлебываясь
слезами. И мы все трое застыли, замерли перед этим ужасом, перед этим
отчаянием, перед неотвратимостью судьбы...
Из
оцепенения нас вывел грубый голос, который крикнул: ”Ну хватит! Пора,
собирайся!” Мама медленно, с трудом поднялась с колен, надела пальто,
посмотрела на своих мучителей и в нерешительности опять остановилась. “Забирай
вещи и иди с нами!” - сказал властный голос. “Куда?” - спросила мама. “Там
узнаешь!” - был ответ. Бабушка хотела подняться со скамейки, но не смогла. Силы
оставили ее. И тут я вдруг поняла, я всем своим детским сердцем поняла, что не
только не увижу папу, но забирают куда-то ночью, в холод, в мороз, в
неизвестность, - мою мамочку!
Я
завизжала, закричала, заплакала. И решила защищать свою мамочку! Я уцепилась
изо всех сил ручонками за мамочку, я не пускала ее куда-то с этими дядьками,
злыми и страшными. Меня отрывали от нее, но я снова и снова цеплялась за мамины
руки, ноги, цеплялась за пальто, я умоляла этих дядек оставить мне мою мамочку!
Но никто и ничто не могло остановить этих людей. (Да и люди ли это были?)
В
НКВД были люди с каменными сердцами, и у них, наверное, не было любимых жен и
маленьких детей. Это были роботы - не люди. Но тогда я не знала, что такое
роботы. Это были особенные роботы, четко отлаженный механизм страшной кровавой
машины, разрушающей все на своем пути.
Мама,
моя бедная мама, она еле стояла на ногах, но поцеловала бабушку, поцеловала
меня раз, потом еще и еще, покрывая поцелуями мое лицо, она не могла бросить,
оставить свою дочурку! Но вдруг мама пошатнулась, сильно прижала меня к себе, и
мы с ней обе упали на пол. Маме стало плохо, она потеряла сознание... Но кто-то из этих людей (даже страшно их так
называть) вылил на нее воду и крикнул: ”Вставай, нечего придуриваться! Хватит!
Все! Поднимайся!” Они грубо толкнули маму, оторвав ее от меня, и стали
выталкивать в дверь! И тут я опять стала защищать свою бедную, единственную,
родную мамочку! Я кинулась на дядек с криком и своими маленькими ручонками
стала опять отрывать от них маму. Я уцепилась за ее пальто и тянулась вслед за
ней, крича: ”Ну куда же ты, мамочка, не бросай меня, не бросай бабушку! Куда
они тебя ведут? Остановись, мамочка!” В одной рубашонке я бежала за мамой,
кажется, очень долго, долго, но я уже больше ничего не помнила....
Опустел
наш дом, осиротел... В углу комнаты стояла новогодняя елка и плакат над ней,
где было написано: “Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!” Этим
плакатом-лозунгом мама хотела защитить нас всех от беды. Но не помог плакат.
Забрали мою маму, как “жену врага народа”, а плакат остался, как подтверждение
зла и безнаказанности палачей... Ночь, предрождественская ночь, застыла в своем
белом холодном безмолвии, скрыв все следы только что свершившегося злодеяния...
Через
два года, не выдержав такого горя, на 68-ом году жизни умерла бабушка. И я
осталась одна, без каких-либо средств к существованию. Не было мне тогда и
одиннадцати лет. Больно, горько, тяжело вспоминать все пережитое, а тут еще
война....
Как я
выжила, я и сейчас не могу понять. Нянчила чужих детей, носила людям воду (у
нас был колодец), кое-как, как могла, садила огород... Но вот и все. Печаль и
боль моя... Больше не суждено мне было увидеть ни маму ни папу: ни живыми, ни
мертвыми. Они ушли в небытие. Не оставили мне ни последнего слова, ни
последнего взгляда
... А
меня все мучит вопрос: ”За что?”
свою
маму.
Константинов Владимир
Константинович. Родился в 1897 г. Русский. Член ВКП (б) c 1917 г. Зам. зав. Облвнутрторга.
Арестован 22.08.1937 г. Расстрелян 7.10.1937 г.
Реабилитирован
29.07.1967 г.
Мои
родители: Константинов Владимир Константинович и мать Яковлева-Константинова
Ольга Владимировна. У моей мамы это был второй брак. Фактически я приходилась
Владимиру Константиновичу падчерицей, но он меня удочерил и относился ко мне,
как к родной дочери. Я же его уважала и любила, как отца. Вообще, он был очень
умным, добрым, хорошим и порядочным человеком. Свою мать я тоже очень любила.
Семья у нас была дружная и хорошая.
Излагаю
кратко жизненный путь Владимира Константиновича:
Рождения
1897 г., г. Славянск, из семьи рабочих. Член партии с марта 1917 г. В 1919-1920
г.г. он находился в рядах Красной Армии, занимал должность военкома.
В 1920
-1928 г.г. работал начальником политотдела ЧК.
В 1928
-1930 г.г. был директором типографии в Волчанске.
С 1930 по 1937 г.г. был председателем
Райисполкома в г. Волчанске, оттуда был переведен в г. Харьков на должность
зам. зав. Харьковским Облвнутрторгом.
...
Здесь, в Харькове, 22 августа 1937 г. моего отчима арестовали прямо на работе.
И с того дня мы его не видели и не получали никаких вестей.
В то
время мы жили на ул. Иванова в
трехкомнатной квартире. Квартиру сразу опечатали, все вещи и обстановку
конфисковали. Нас с мамой переселили на ул. Чайковского в маленькую комнату,
выдав две железные кровати и шкаф.
Мы с
матерью очень тяжело пережили арест отца. Мама ежедневно бегала в НКВД, искала
мужа, хотела узнать правду, выяснить, за что арестован. Она была уверена, что
это ошибка, недоразумение, что он ни в чем не виноват. Была на приемах у
следователей. Приходя домой, мама называла их фамилии, но я была еще
подростком, и сейчас ни одной фамилии
не помню. Ее ежедневные посещения НКВД, по-видимому, вызывали там раздражение,
т.к. 27 сентября 37 года ночью подъехал на Чайковскую “черный ворон”, маму
арестовали и увезли. Помню только, что я с криком и рыданиями бежала за ней.
И так в 16 лет я осталась одна. Меня должны
были определить в детский дом, но к счастью, в Харьков приехала бабушка и
оформила меня на опеку.
Впоследствии
мы узнали, что маму осудили на 8 лет по статье Ч.С. (член семьи врага народа).
Спокойно учиться я не могла, убегала с уроков, целыми днями торчала под тюрьмой
на Холодной Горе, кричала к окнам (забитым досками): ”Мама, мама!”, называя
фамилию, но мама не откликалась.
Потом
я узнала, что их будут отправлять из Харькова на высылку через Сортировочную
станцию.
Вновь
я бросила занятия и все дни находилась там. Все бегала между составами из
“телячьих” вагонов, с крохотными окошками наверху и выкрикивала мамину фамилию.
Таких,
как я, разыскивающих своих близких, там было много людей. Каждый день составы
менялись, но мама не откликалась.
Однажды, это было уже зимой, к стоящему
составу подъехал “черный ворон”. Оттуда стали выходить женщины и по команде
становиться на колени (прямо на снег) по 5 человек в ряд. Как видно, так было удобнее их пересчитывать.
В одной из женщин мне показалась моя мать. Я с криком: ”Мама!” - бросилась
туда, к ним, но напрасно. Солдат винтовкой отшвырнул меня. Люди подняли. Но,
как оказалось, я ошиблась, это была не она.
С трудом, вся побитая, я еле добралась домой.
Но все
равно продолжала ездить на Сортировку, надеясь увидеть или хотя бы услышать
голос матери.
Так я ходила больше месяца и вдруг из одного
вагона меня окликнули по имени - говорила женщина, которая была с мамой в одной
камере, она сказала, что мама моя уже давно отправлена.....
|
|
|
|
