Письмо 10

Обратно

…Во избежание недоразумений, а также неожиданных приключений, типа  того, что было с нами – помните? - на Восточном побережье, Володька  Баварский позвонил накануне в аэропорт и еще раз уточнил курс нашего следования. Это было правильно с его стороны - ибо выяснилось, что нам предстоит дополнительная пересадка в городе Сан Луис, о чем мы даже не подозревали.

На вечер перед нашим отъездом супруги   Баварские заказали стол на двенадцать персон в одном из итальянских ресторанов Сан-Франциско, и пригласили туда еще нескольких своих друзей - естественно "русских" - в том числе и Мару. Наташа нарядила меня в элегантный черный пиджак со своего плеча, в закрытые туфли на каблуках и свитерок от Сони Ракель, отчего я стала выше ростом, приобрела импозантный вид - так что белой вороной среди ее гостей  не выглядела... Обстановка располагала к общению и веселью, и прощальный ужин, в общем-то, удался. Наташа очень любит этот ресторан и часто туда захаживает, даже при отсутствии поводов. А метрдотель-итальянец, в свою очередь, очень любит Наташу, всегда радуется ее появлению и даже норовит поцеловать. В тот вечер он отозвал ее в сторонку и сказал:

- Послушай! Мне очень нравятся твои гости. Они ведь и минуты не могут усидеть спокойно! Ну прямо, как итальянцы!

 

Утром, из-за Наташиного гриппа мы решили обойтись без прощальных объятий. Боря отвез нас в аэропорт, а вместе с нами - два больших чемодана, один из которых был туго набит традиционными подарками от madam Bavarsky: целый гардероб для двух благодарных израильтянок - для меня и моей взрослой дочери, а также кое-какие мелочи для других наших соотечественниц.  Кроме того, Гришина жена Аля еще на Восточном Побережье подарила нам свой большой натюрморт - букет тюльпанов в синей вазе.  Гриша запаковал картину в картонку[1], отчего она приобрела солидный вид.

Очередь на регистрацию и оформление багажа оказалась достаточно длинной. Мы достоялись до окошка, которое обслуживала красивая смуглая девушка, вероятно, из Индии, совсем еще молоденькая.

- На нее бы следовало подать жалобу, - сказал Боря  Баварский.

- Почему? Разве она что-то неправильно делает?

- Нет. Она все правильно делает. Но, обрати внимание - без улыбки. А она ведь обязана нам улыбаться.

- Почему это обязана? А если у нее плохое настроение? Или дома что-то случилось, или она нездорова?

- Ну конечно - нездорова! Ты только посмотри, как она улыбается тому парню, что работает за соседней стойкой!

- Ну так он же молодой и симпатичный!

Илюша поставил на весы картину.

- Что это у вас? - поинтересовалась девушка.

- Картина.

"Ну вот, - подумала я, - сейчас потребует разрешение на вывоз или квитанцию из магазина. А у нас ни того ни другого нету… Значит, заставят, как водится, распаковать… И начнется длинная история…"

Девушка подняла телефонную трубку и стала что-то говорить про картину. Появился мужичок в комбинезоне. Девушка наклеила на картонку отдельную бирочку, затем вручила картонку мужику, и мужик понес ее куда-то с великой осторожностью. Как потом выяснилась, все произведения искусства положено транспортировать в специальных условиях...

 

И вот, дорогая тетушка, мы снова поднимаемся в воздух. Летим и наблюдаем, как под крылом нашего Боинга  появляются желтые, уже знакомые нам, холмы Калифорнии, предгорий Сьерра Невады... А вскорости - и сами горы, с темными озерами в глубоких ущельях и белыми ледниками на вершинах. Эти картины вызывают на экран сознания такой еще свежий, отчетливый образ величественного и чистого Йосемети… "О! Bye-bye, прекрасная Сьерра! Я по тебе уже скучаю!"…

Лететь обратно оказалось, почему-то, гораздо легче, и это несмотря на три пересадки, которые нам пришлось совершить по дороге. Первая - в аэропорту Сан Луис, который, насколько я поняла, является сборным пунктом компании TWA, куда они доставляют чуть ли не всех своих пассажиров с Западного Побережья, чтобы рассортировать их потом по различным рейсам. Это нечто грандиозное - и по общему количеству народа, и по площадям и по снующим туда-сюда потокам… Ведь всех прибывающих необходимо сориентировать в пространстве, накормить, напоить, обеспечить туалетами и связью, разместить в залах ожидания, как-то развлечь и, в конце концов,  распределить по нужным самолетам. Инвалидов и стариков встречали и сопровождали специальные служащие с колясками. Могучая технология  работала без сбоев, вот только у Илюши возникла проблема - негде покурить. После Сан Луиса вашингтонский аэропорт показался нам сонным и деревенским. Возможно потому, что время тогда уже было позднее, и редкие транзитные пассажиры в залах, равно как и вялая обслуга, клевали носами совершенно естественным образом

  

Из письма подруге

«…лет, лет, лет, еврейский самолет!…»

 

Из Вашингтона в Нью-Йорк мы летели на  старой, полупорожней, унылой шкапе; и ход у нее был какой-то натужный. Когда же она, наконец приземлилась, мы вздохнули с облегчением, потому что разрыв между нашим прибытием в Нью-Йорк и отбытием в Израиль получался совсем пустяковый – что-то в районе часа. Однако,  вскоре выяснилось, что наша радость была преждевременной. Когда немногочисленные пассажиры попытались рвануть к выходу, им велели оставаться на местах и ждать команды. Время шло, но команды не поступало. Снаружи возле нашего самолета наблюдалась суета. Пилот что-то нервно выкрикивал из кабины, потом, вообще, развернул свою машину и покатил куда-то вбок. Минуты катастрофически убывали. «Ну что поделаешь! – сказала я Илье, - наверное, придется заночевать в аэропорту. Мне говорили, что компания  обязана оплатить нам ночлег: в конце концов, мы же не виноваты!» Но ночевать в Нью-Йорке нам не пришлось. Дело в том, что закавыка  прилучилась с соединительным рукавом, по которому пассажиры переходят из салона в здание аэровокзала. В общем,  минут через двадцать поломку, наконец, устранили, и мы, в полном смысле слова, помчались искать свою регистрационную стойку. К счастью, найти нашу ее  оказалось легче легкого, потому что нам сразу же встретилась по дороге толпа любавических хасидов в больших черных шляпах, с младенцами на руках и в колясках, с беременными женщинами в париках и длинных одеждах. Мы поспешили за ними и вскоре услыхали знакомый шум и увидали толпу хорошо знакомых персонажей: возле стойки регистрации кучковались «наши  люди» и гудели на двух  языках. Молодые парни в черных шляпах, их юные жены в париках и головных накидках, орущие грудные дети; светского виды пары, говорившие между собой на иврите; старичок в вязаной кипе и т.д. и т.п.  Сия картина сильно нас обрадовала – значит,  тут нам самое место. Илюша развернул билеты и направился к выходу на посадку. Тем временем возле стойки нарастали гвалт и толкотня. Все галдели разом. Регистратор одну за другой выкрикивал фамилии:

- Мистер.. эээ… Рабинович!

Мистер нервно отзывался и пытался передать через  головы впередистоящих какие-то свои бумаги.

- Мистер Фишман!!!…   Мистер Полонски!…

- Ой, смотри, мистер  Ильевски, тут у них наверно, надо отмечаться перед посадкой!

- Не выдумывай! Это, видимо, для тех, кто был у них записан в «waiting list»…

Илюша оказался прав, и нас пропустили в самолет без всяких проблем. Осмотревшись, мы обнаружили, что в салоне  - и сзади и спереди и сбоку - полно этих самых черношляпных ребят, их жен и младенцев. Только ребята уже успели снять свои большие шляпы и остались в простых черных кипах. Теперь стало очевидно, что все они  совсем еще зеленые, почти что школьники. А их супруги, при ближайшем рассмотрении, тоже выглядели девчонками, несмотря на то, что у некоторых пар было уже по двое малышей. Вообще, я повторяю, обратный полет почему-то оказался намного легче и веселее, хоть по сумме ощущений  весьма напоминал ночь в сидячем вагоне: сон–не сон, - так, ерунда какая-то: в несколько голосов ревут младенцы, к туалету стоит хроническая очередь... Однако, расскажу по порядку. Рассаживались пассажиры хлопотно долго и – садились, вставали, искали какие-то вещи, убегали, возвращались. Стюардессы просили пристегнуться и успокоиться. Пилот из репродуктора предупреждал, что пока все пассажиры не сядут и не пристегнут ремни, он и не подумает взлетать. Говорил он по-английски и на иврите, с хорошим русским акцентом. Нам это, естественно, понравилось. Когда же мы, наконец, взлетели, и стюардесса назвала имя пилота и его фамилию, то мы решили, что он, скорее всего, из Югославии. Следующим номером   программы был обед. Тот же голос с симпатичным нам акцентом начал давать  по радио инструкции - дескать, так: "Дорогие пассажиры, сейчас вам подадут обед. Не беспокойтесь: кто предварительно заказывал кошерную пищу – получит кошерную; кто заказывал вегетарианскую - получит вегетарианскую; волноваться по этому поводу не следует – у нас все в точности  записано… Пожалуйста, не нужно бегать за своей едой  на кухню  – вам ее доставят на тележке...  И не ходите по проходам - вы же мешаете стюардам!…  После обеда, пожалуйста, не тащите на кухню подносы с грязной посудой. Подносы у вас заберут в организованном порядке… имейте в виду: пока все не рассядутся по местам, обед никому подавать не будут… и т.д." Так пилот вещал довольно долго, но безрезультатно, пока, наконец, не отдал короткую команду: «Пристегнуть ремни!» И тут же  все  моментально пристегнулись и враз умолкли. Обед прошел без осложнений, и  когда последняя тарелка была убрана, прозвучала очередная команда: «Расстегнуть ремни!».

Так же, как и в самолете на Нью-Йорк, каждое кресло в салоне было снабжено спец одеялом, подушечкой, а также комплектом наушников, с помощью которых можно было подключаться к нескольким музыкальным программам, да плюс еще к звуковому киноканалу – дело в том, что всю дорогу нам крутили на большом экране американские фильмы в немом исполнении: боевики и комедии. Один раз прервали  кинуху, чтобы торжественно сообщить об исходе какого-то важного бейсбольного матча.

 

Ты знаешь, Наташечка, почти всю дорогу я наблюдала за своими юными соседями. Вот уж, действительно, «племя младое, незнакомое». Совершенно не знакомое. То есть, будучи в Харькове я немного соприкасалась с американскими хасидами – ходила в синагогу на их религиозные лекции, воспоминания о которых у меня остались самые благодарные и даже поэтические. Но в повседневной жизни мне, в отличие от тебя, видеть их не доводилось. Не знаю, по какой причине молодые люди направлялись в Израиль, был ли у них какой-нибудь взрослый руководитель, и почему они не оставили дома своих малых детишек. Трудно представить, чтобы в Нью-Йорке у них не было заботливых дедушек и бабушек. Сами еще похожие с виду на детей, представители «племени младого, незнакомого» проявляли к своим несмышленышам неизменно спокойную нежность и безграничное терпение – как мамы, так в равной степени и папы. Один из пап, напоминавший лицом и манерами нашего соседа, солдата-первогодка Женьку Шифрина, ходил туда-сюда по проходу и поочередно качал на руках своих плачущих потомков – старшему из которых было не больше полутора лет, а младшему – недели, наверное, три. Их кормящая мама, полноватая для своих лет, с лицом мадонны и темными кругами вокруг глаз, буквально, валилась с ног от усталости, но ни одного намека на раздражение или недовольство в ее голосе и жестах я не обнаружила.  Я видела также, как успокоив собственных детишек, ребята приходили на помощь к товарищам.  Видела, как бездетные  или ожидающие ребенка пары забирали малышей у их измученных родителей, чтобы те могли хоть немного вздремнуть. Мне показалось, что у всех ребят; ну, во всяком случае у большинства, хорошие, открытые лица… Продравши глаза на рассвете, я увидела перед собой «Женьку Шифрина», с книжкой в руках и замотанного в талес. Стоя в тесном проходе, он беззвучно шевелил губами и раскачивался в молитве. Обернувшись, я обнаружила, что все остальные мальчики заняты тем же самым. Потом я снова закрыла глаза и проснулась по-настоящему только когда солнце уже светило вовсю. Окружавшие меня хасиды тоже по большей части проснулись – их дети требовали ласки и еды. Я обратила внимания на чистенького кудрявого бутуза, который, мирно посасывая соску, спал  прямо на полу в проходе. Кто-то растолкал его папашу, папаша подхватил бутуза, переместил его себе под ноги и отрубился снова.

Перед тем, как выйти из самолета, все мальчики дружно надели свои большие шляпы, отчего повзрослели сразу  лет на десять. Должно быть, кто-то встречал их в аэропорту, но мне все равно  бы не удалось идентифицировать своих недавних соседей среди других таких же, которых было полно вокруг.

              

Ну вот и все! - солдаты, солдатки; арабы, арабки; монашки в белых чепчиках, раввины в черных шляпах, пейсатые мальчишки; шорты, майки и сандалии; слепящее солнце, слепящие  краски; громкая восточная музыка, громкая гортанная речь; сбившиеся в кучку, только что прибывшие "русские" репатрианты с одинаковыми баулами в клетку …

Одним словом - шалом! - приехали!

 Ваша NaVin. сент.99 г. Кфар Саба

P.S. Pardon за опечатки.