ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Миновало пять дней. Неважно, сколько раз я пыталась перевернуть песочные часы в надежде задержать уходящее время, песок все рано продолжал сыпаться, и наконец наступил тот ужасный день, когда Аарону нужно было возвращаться домой. Сырой пронизывающий холод приморского утра был сродни ледяному холоду в моем собственном сердце и усиливал мою и без того гнетущую тоску. Нам предстояла новая разлука, и меня не покидало тягостное чувство, что мы больше никогда не увидимся.

В таком состоянии мне явно не стоило садиться за руль. Мама предложила, чтобы кто-то из родных отвез нас в аэропорт, но я отказалась. Нам необходимо было остаться вдвоем – мне и Аарону.

Небольшое, неказистое на вид здание Ист Лондонского аэропорта выглядело снаружи довольно обшарпанным. Вдобавок, невзирая на зимний холод, отопительная система внутри почему-то не работала. Мы доставили чемоданы Аарона к регистрационной стойке, где их взвесили и снабдили бирками, при этом груз, который давил нам обоим на сердце, был куда тяжелее, чем багаж на весах. Это было заметно всем окружающим, и я услышала, как одна леди воскликнула: «Ах, бедняжки! Вы только взгляните на этих несчастных детей!» Выражение наших лиц и язык наших тел были красноречивее всяких слов, и люди вокруг смотрели на нас с нескрываемым сочувствием. Тот факт, что мы невольно стали объектом всеобщего внимания, нимало меня не беспокоил: даже если бы весь мир сейчас наблюдал за нами, мне это было бы совершенно безразлично.

Я прильнула к Аарону в безумной попытке набраться от него сил, с жадностью ловя слова надежды, которыми он старался меня ободрить. Я чувствовала, что снова проваливаюсь в бездну эмоциональной опустошенности, и Аарон был для меня единственной спасительной опорой.

Оглушительно прозвучало последнее приглашение на посадку, оно буквально разрывало мне сердце. Я еще сильнее прижалась к Аарону, стремясь впитать его ободряющие слова не только одним слухом, но и всем своим телом. Наконец, с трудом высвободившись из моих судорожных объятий, он направился к самолету. Его фигура становилась на моих все меньше и меньше. Я не могла это вынести и, не дождавшись объявления о взлете, устремилась к выходу. Нет, я не хочу смотреть на небо – куда вслед за моим любимым улетает мое сердце! Пусть лучше я запомню его таким, каким он был, когда мы с ним еще стояли рядом на земле. Шатаясь, словно пьяная, я вышла на улицу. Из моей груди вырвался непроизвольный стон: мой Аарон улетает! Я снова остаюсь одна!

Позабыв про всякую осторожность, я гнала машину домой. По дороге мне в голову вдруг пришла великолепная идея, и чем больше я о ней думала, тем привлекательней она мне казалась: СМЕРТЬ! Как хорошо - больше не будет боли. Не будет страданий. Не нужно будет принимать никаких решений. Прекрасный выход! Я ведь знала, что никакой надежды у нас не осталось – так для чего мне дальше жить?

Я нажала на педаль акселератора – и несколько секунд наслаждалась мыслью о том, что дорожная авария вот-вот освободит меня от этой боли. Однако внезапно перед моим внутренним взором возник дьявол – черный, как смоль, он хохотал и пришпоривал меня, как скаковую лошадь. Я поняла, что это все - его гнусные проделки, и меня захлестнула волна отвращения. Как же я могла пойти у него на поводу, как я могла доставить ему подобное удовольствие! Преодолевая нервную дрожь, я начала постепенно сбавлять скорость, и в конце концов мне удалось овладеть ситуацией: «О, Господи! За всем этим должна стоять какая-то Твоя цель! Обязательно должна!»

После всего происшедшего лучшим местом для меня была постель. В течение двух недель я лежала в ней, словно в могиле, почти без движения, без слов и без пищи.

Вернувшись в Израиль, бедный Аарон снова начал борьбу за наше будущее, но на этот раз уже без меня. Обеспокоенный моим состоянием, он непрерывно звонил и предлагал всевозможные варианты решения проблемы, большинство из которых мне были попросту непонятны, например:

«Не исключено, что мы сумеем опровергнуть решение Кейптаунского Совета». Или: «Возможно, тебе стоит попытаться пройти гиюр в каком-нибудь маленьком городке, где тебя никто не знает». Или: «Я мог бы оспорить это решение в Раввинском Суде – ведь в Законе не сказано, что ты не должна верить в Йешуа». Или: «Давай мы будем вести себя потише в вопросе о Йешуа. Окэй? Тогда ты сумеешь продолжить свое обращение здесь».

Даже родные Аарона, видя, какую тяжелую травму он перенес в Южной Африке, пытались ему помочь. Днем и ночью он строил разнообразные планы, находил каких-то раввинов и других людей, готовых нам помочь, и хотя ему было очень не легко, он чувствовал, что дело продвигается вперед.

О, какая борьба разгоралась в моем сердце и разуме всякий раз, когда он звонил мне из Израиля. В его мужественном голосе звучала надежда, он подробно рассказывал мне о своих новостях, отчаянно пытаясь меня ободрить:

- Я думаю, Лиз, на этот раз у нас получится. Мне только нужно еще кое с кем переговорить.

Но где-то глубоко внутри себя я слышала собственный безмолвный крик: «О, Аарон, пожалуйста, не надо! Я слишком устала, отпусти меня...»

Где-то на уровне подсознания я понимала, что для нас все безвозвратно потеряно, но на сознательном уровне отказывалась принимать реальность этого факта.

Аарон был не единственный, кто звонил мне в это сумрачное время. Каждый день ровно в двенадцать часов дня раздавался звонок от моей милой подружки Дебби из Йоханнесбурга. Она читала мне вслух Священное Писание, и из телефонной трубки на меня изливалась Божья любовь и Его обетования. Это было подобно животворящему источнику в безводной пустыне, и чудо надежды тоненькой струйкой начало проникать в мой безжизненный дух.

Мой дорогой отчим Гарри был крайне озадачен. Кто эта женщина, которая звонит мне каждый день, причем, в самое дороге время суток? Одно из двух, - говорил он, - либо она владелица Телкома (Южноафриканской государственной телекоммуникационной компании), либо просто сумасшедшая! А поскольку он был знаком с парой-тройкой моих весьма специфических приятелей, то имел все основания предполагать последнее. После полутора недель регулярных звонков из Йоханнесбурга дядя Гар пришел к выводу, что Дебби - одна из тех моих «чокнутых» подружек, по которым плачет психбольница. Он и не догадывался о том, что Дебби была для меня спасательным кругом: нет, не безумной и не владелицей Телкома, - она была добрым другом, доказавшим свою верность в самое тяжелое для меня время. Да, Дебби, ты была орудием в руке Господней. Благодарю тебя – наверное, ты по сей день еще не расплатилась с долгами по телефонным счетам!

Вторым благословением стала для меня моя мама. Казалось, будто моя боль была ее собственной болью, и чтобы вернуть к жизни нас обеих, она начала действовать. Не в силах смотреть, как я сутками неподвижно лежу в постели, она призвала на помощь целый мир!

Много дорогих мне людей приходило к нам в дом, они молились за меня, говорили со мной, но я была, словно мертвая, и едва их замечала. Так продолжалось до тех пор, пока однажды я не почувствовала, как чьи-то теплые сильные ладони сжали мою безжизненную руку. Божественный покой заполнил комнату, и как будто Мать Тереза над умирающим, надо мной склонился Эрик Пайк, англиканский епископ из Порт Элизабет. Из его горячего сердца полились слова утешения – и я сразу поняла, что это слова моего Пастыря и Господа. Он говорил о любви и надежде, о цели и долге. Да – о долге!

Даже об этом я, оказывается, забыла! Он говорил, что несбывшаяся надежда так сильно томит мое сердце, что жизнь утратила для меня всякий смысл. «Да, это верно!» - соглашалась я. Гнев, смятение и боль заглушили для меня голос Бога - вот западня, волчья яма, в которую я попала. «И это тоже верно!» Он также напомнил мне, что западня — это не еще могила, что из нее существует выход: нужно лишь поднять глаза к свету – к Йешуа, – довериться Ему, и Он поможет мне выбраться из ямы и понять, к чему Он меня призывает.

И кроме того, впервые за все это долгое время он заставил меня улыбнуться, предложив нечто совершенно неожиданное. «Элизабет, по-моему, ты любишь бегать трусцой. Верно? Почему бы тебе не надеть кроссовки и не сделать хорошую пробежку? Во-первых, бег полезен для здоровья, а во-вторых, можешь мне поверить: после хорошей пробежки жизнь не будет тебе казаться настолько ужасной!» Простой житейский совет – но как он сработал!

Сначала предложение епископа навело меня на мысль: «Вот и отлично! Я смогу загнать себя до смерти!» Тогда я еще не знала, что бег трусцой (как и любые подобного рода упражнения) высвобождают в нашем организме химические вещества под названием эндорфины, которые обладают укрепляющим воздействием. Так что мой «смертельный» кросс окончился тем, что пробежав несколько километров, я вернулась домой в несравненно лучшем состоянии. Я впервые почувствовала себя способной продолжить процесс, называемый жизнью. Благодаря молитвам и мудрым советам епископа Пайка, я сумела преодолеть самый тяжелый этап своего исцеления, но мне все еще требовались силы для последующих шагов.

Как раз в это время Аарон выработал некий новый, надежный, по его мнению, план, и очень надеялся, что в течение двух недель я сумею дать ему положительный ответ. Ему удалось найти в Израиле трех раввинов, которые согласились провести со мной собеседование по поводу моего гиюра. Они ничего не знали о моем «темном» прошлом, и мою веру в Йешуа следовало держать от них в строгом секрете.

- У них не должен даже возникнуть этот вопрос. Ты понимаешь? Для нас это было бы слишком большим риском.

- Ну а если вопрос все-таки возникнет? Я не хочу проходить через это еще раз.

- Хорошо, Лиз. Тебе решать.

- Но я ведь уже решила, Аарон.

- Я знаю.

Доведенный до отчаяния, он сказал, что этот шанс для нас – последний, и если я не готова его использовать, то нам не останется ничего другого, как расстаться навсегда. Его слова прозвучали жестко и даже жестоко, но я не могла не согласиться, что это было мудрое решение. И как это ни странно, несмотря на всю безысходность ситуации, тот же самый таинственный Божественный покой вдруг охватил меня снова, помогая поверить в то, что Бог принесет исцеление в наши разбитые сердца и в наши жизни. У меня не было сомнений, что приняв сторону Йешуа, я обязана выстоять до конца. Сейчас Он говорил мне Своим тихим спокойным голосом, что ради Него я должна добровольно от всего отказаться.

В Его слове сказано: «И блажен, кто не соблазнится обо Мне!»¹ Не соблазнюсь ли я о Нем, сумею ли сохранить свою веру? Не затаю ли горькую обиду за то, чего Он сейчас от меня требует? Способна ли я на это? Неважно, насколько незаслуженным и несправедливым это выглядит со стороны. Выбор сейчас за мной: я могу разувериться в Нем, стать циничной, могу лелеять свою обиду, или наоборот – могу полною верой верить в моего любящего всеведущего Бога.

До сегодняшнего дня я не понимаю, как мне удалось со всем этим справиться. Только Он один это знает. На каждом шагу Он поддерживал меня и помогал сохранить здравый рассудок, не потерять веру, не ожесточиться сердцем. Все, кому довелось в своей жизни пройти через подобные испытания, помнят, на какой тонкой грани подчас приходится балансировать. Я убеждена, что без моего Господа меня ожидала бы судьба пациента психиатрической клиники.

Тот удивительный Мир, который нельзя купить ни за какие деньги, который не способны дать никакие транквилизаторы, пронизывал меня насквозь. Не чудо ли, что вопреки своему безысходному горю, я сохранила способность верить, что все происходящие с нами события - лишь фрагмент гигантской картины, малая часть огромного Божьего плана!

Да, Он имеет полное право действовать в наших жизнях как Ему угодно: имеет право допускать либо не допускать те или иные события, вопрос состоит лишь в том, как мы это принимаем. Если нам неведома Его любовь и верность, мы можем возмущаться, ожесточаться, обижаться на Него за то, чему Он позволил произойти в нашей жизни. И тогда в нас внедряется «рак» - отравляющий наши глубинные реакции и способный навсегда разрушить нам жизнь. Он возводит стены вокруг нашего сердца и разума, не впуская туда любовь, свет, истину, высшую свободу. И все это происходит потому, что мы не решаемся поверить в то, что Бог не может быть недобрым, и все, что случается с нами в жизни, в конце концов, обернется для нас благом.

Постоянные сомнения могут породить в нас жалость к самим себе – а это бездонная яма, из которой очень трудно выбраться. Я больше не требовала от Бога никаких ответов, единственным моим желанием было довериться Ему во всем и позволить Богу быть Богом. Удивительный Божественный покой и дарованное Им доверие наполняли меня, и невозможное становилось возможным. Я затихала перед Господом и успокаивалась в молчании.

И вот, наконец, прозвучал неизбежный, невыносимый, последний звонок от Аарона:

- Лиз, ну что ты решила?

О, Боже, что я решила? К тому времени я уже сделала свой выбор. С пересохшим ртом, какими-то невнятными, банальными словами я просила моего любимого оставить меня в покое:

- Аарон, я не откажусь от Йешуа, ты же знаешь. А что, если они этого потребуют? Я просто в не состоянии проходить через это снова. У меня не осталось ни сил, ни желания бороться, и я воспринимаю это, как знак. Я не верю, что из этой затеи может получиться что-то хорошее. И не потому, что я разлюбила тебя, - нет! - а потому, что я тебя люблю. Я никогда еще не любила тебя так сильно, как сейчас, но я должна отдать тебя Богу. Я должна верить Ему...

Меня душили слезы. Аарон молчал. Разлука, которой я боялась больше всего на свете, становилась реальностью.

Между непроизвольными судорожными всхлипываниями я умоляла его сказать мне хоть слово:

- О, Аарон, ответь мне, пожалуйста! Я не представляю, как буду жить без тебя и без Израиля, но что мне еще остается? О Боже! Аарон! Скажи мне хоть что-нибудь, пойми меня, пожалуйста, пойми...

Наконец, слабым безжизненным голосом, как будто солдат, потерпевший поражение в битве, он произнес:

- Да, ты права, я понимаю...

Телефонная линия вибрировала от переполнявших нас чувств, мы судорожно искали и не могли найти нужные слова, чтобы сказать их на прощание друг другу. И тут он тихо и ласково произнес:

- Лиз, любовь моя, сейчас ты должна мне что-то пообещать. Хорошо? Я уверен, что ты с пониманием отнесешься к моей просьбе... Нам нужно покончить с этим раз и навсегда, иначе мы просто погубим друг друга. Ты согласна? С сегодняшнего дня между нами не должно быть больше никаких контактов. Любимая, ты понимаешь, о чем я говорю? Ты обещаешь мне это?

Его молчание казалось бесконечным. Потом он с нежностью добавил: «Будь счастлива, моя любовь!» Еще несколько секунд мы оставались на связи, я продолжала тихонько всхлипывать и повесила трубку лишь после того, как услышала безнадежный «клик» на другом конце линии. Аарон ушел из моей жизни. Мой любимый ушел от меня навсегда.