ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Наступил 1995 год, а в моем сердце все не утихала старая борьба. Я не могла слышать, когда мне говорили, будто единственное, что мне необходимо в жизни, – это Бог. А что если я хочу выйти замуж? Разве это преступление? Неужели Бог, действительно, ожидает, что всю свою жизнь я буду довольствоваться лишь Им одним? Нет, не думаю, это было бы несправедливо: ведь Его нельзя ни увидеть, ни коснуться!

Я чувствовала себя обделенной – и в своих человеческих устремлениях, и в естественных для женщины желаниях. Это болезненное чувство заглушало крик моего алчущего духа. Я отказывалась слушать тех, кто пытался мне втолковать, что ни Аарон, ни Иерусалим, ни Израиль, ни образ жизни религиозных евреев – и вообще, никто и ничто на свете никогда не принесет мне того удовлетворения, которое способен дать человеку лишь один только Бог. Для подобных речей я просто затыкала уши. Что могут знать эти люди о той любви, которую мне довелось испытать, и о том образе жизни, к которому я приобщилась? Мне казалось, будто никто в целом мире меня не понимает.

Прошло уже почти восемь лет с тех пор как меня депортировали из Израиля. «Достаточно долго, - думала я, - чтобы жить вдали от любимой страны. И если Аарон для меня недоступен, то почему это должно распространяться также и на Израиль? Нет, я решительно не согласна!» У меня хватило хуцпы (нахальства) обратиться в Израильское консульство с просьбой разрешить мне десятидневный визит в их страну. Я непрерывно писала, звонила в консульство, посылала факсы, и в результате получила ответ, что все в порядке, и разрешение на въезд мне гарантировано. Ура, вот так сюрприз! – мамина теория: «не попросишь – не получишь» оказалась действенной, и я в конце концов смогу хоть ненадолго - на десять коротких дней вернуться к себе домой.

Случайно так совпало, что как раз в это время моя мама собиралась в Италию – навестить мою сестру Шилу, которая жила тогда в Милане. Я полетела вместе с ней, провела некоторое время в Италии, и уже оттуда – едва справляясь с охватившим меня волнением - отправилась в свой любимый Израиль!

День моего прибытия приходился как раз на канун праздника Рош-а-Шана (Еврейский Новый год). Я собиралась остановиться у своей старой киббуцной подружки Белинды, которая, так же, как и я, в начале восьмидесятых годов приехала волонтером из Южной Африки, и которую я с тех пор ни разу не видела. За это время Белинда успела стать вполне двуязычной, и кроме иврита овладеть еще и местной израильской «хуцпой».

Правда, незадолго до моего отбытия из Италии моя мама порядком испортила мне настроение, высказав опасения по поводу тех неприятностей, которые могут возникнуть у меня в Израиле при оформлении въездных документов. Меня это буквально взбесило: зачем она сеет семена сомнения? Чтобы мне потом с ними бороться? Зачем она, вообще, касается этой темы? Где ее вера? - Но что если она права? Нет, не может быть! Бог открыл для меня эту дверь, и я в нее войду.

И вот наконец из окна самолета я увидела крошечный Израиль, весь в оранжевых бликах от лучей заходящего солнца, - и мои глаза наполнились слезами радости. После мягкой посадки и дружных аплодисментов, которыми в подобных случаях пассажиры награждают пилотов, я спустилась вниз по трапу. Снаружи меня тепло приветствовал ласковый вечерний бриз, напоенный сладкими ароматами цветущих растений, гостеприимно приглашая в страну, текущую молоком и медом¹. Да, я все-таки сюда вернулась и чувствовала себя на седьмом небе от счастья.

Двигаясь по гудрону в направлении терминала, я выбрала для себя таможенный пост №10 – число совершенства, и стала молиться о беспроблемном проходе. Я передала свой паспорт ослепительно красивой юной израильтянке и мы, как положено, приветствовали друг дружку: «Шалом-шалом!» Красавица мгновенно пропечатала в моем паспорте нужную дату и бросила на меня пронзительный взгляд. «Ничего страшного, - подумала я, - обычная идентификация». Затем она со старой доброй израильской агрессивностью спросила, когда я в последний раз была в Израиле. Сердце во мне бешено заколотилось, заглушая своими ударами деланно небрежный ответ: «Ну, довольно давно... ммм... мне кажется, в 1986 году...»

Ни слова не говоря, красавица нажала на кнопку под своей стойкой, и тут же раздалась оглушительная сирена. Агрессивное выражение на ее лице превратилось в железную маску.

На меня накатила волна тошноты: я увидела, как вокруг забегали работники аэропорта, а туристы из моей очереди бросились к другим таможенным постам. Не успела я и глазом моргнуть, как меня начали обыскивать и грубо спрашивать о чем-то на иврите – о чем, я понять не могла.

- Мне нужно в туалет, в туалет... шерутим, - слышала я собственный срывающийся голос. Но злобный полицейский и его сообщники еще настойчивее продолжали терзать меня своими вопросами, словно от этого я могла заговорить на языке, которого практически не понимала. Затем, не обращая внимания на мою отчаянную мольбу о туалете, они решили продолжить допрос в другом месте. Весь мой багаж был вывернут, тщательным образом пересмотрен и вместе со мной доставлен в здание аэровокзала.

Ослабевшая от страха, я тем не менее успела подумать: «А все же это правильно. Если бы Израиль не проявлял такой бдительности, возможно, его сегодня уже и на карте бы не было!»

Но вскоре мой альтруизм иссяк, и на своем слабом ломаном иврите я попыталась объяснить полицейским, что произошло какое-то недоразумение, что я ни в чем не виновата, однако это не возымело никакого действия. Невероятно, но я до сих пор еще значилась в их компьютерах, как лицо, представляющее «угрозу для безопасности государства», и они просто выполняли свою работу.

Очень скоро мы вошли в ту часть аэропорта, которая, по всей видимости, была специально спроектирована таким образом, чтобы свести человека с ума. Шум, дым, тяжелые испарения, злобные выкрики, вместе с волнами удушливого жара от кативших мимо самолетов, вызывали ощущение безнадежности. Меня привели в какое-то довольно странное помещение, с виду похожее на камеру, и я сообразила, что это не что иное, как ТЮРЬМА!

Но тут произошла смена конвоя, и оказалось, что мой новый страж прекрасно говорит по-английски со специфическим американским акцентом. Этот человек был мне послан Самим Богом, от него я узнала, что мне придется просидеть в тюрьме до ближайшего рейса, которым меня можно будет отправить назад Италию! Тот факт, что в Южной Африке мне обещали, будто я без всяких проблем смогу вернуться в Израиль, не имел ровно никакого значения. Я находилась на грани обморока, мне срочно нужно было сесть.

Удивительно, но «американец» был явно обеспокоен моим состоянием, я просто не поверила своим ушам, когда он спросил, откуда я и чем он может мне помочь. Его участие казалось совершенно искренним, и я попросила его срочно послать кого-нибудь сообщить моей подруге Белинде о том, что со мной приключилось. Я представляла, как она сейчас волнуется. Мы говорили с ней по телефону всего лишь несколько часов назад, перед моим вылетом из Милана. Определенно, она не знает, что и думать.

Я попросила передать ей, чтобы она возвращалась домой, куда я смогу ей позже позвонить и подробно все объяснить. Наши планы отпраздновать вместе Новый год, конечно, рухнули, но что я могла ей сказать? - Извини меня, Би, я в тюрьме и не смогу составить тебе компанию.

Я благодарна Богу за Белинду – верного надежного друга, из тех, на которых можно положиться в любой ситуации. За то время, что мы провели с ней в пустыне Негев, я успела оценить ее упорство и ответственность в работе – цельная натура, она обеими ногами стояла на земле, с таким человеком можно без колебания идти в разведку. Я знала ее твердый решительный характер и была уверена, что она обязательно найдет выход из создавшегося положения.

Прошел час, этого времени было вполне достаточно для того, чтобы она успела добраться домой, и мне разрешили ей позвонить. Действительно, я застала Белинду дома, и она была готова действовать. Через несколько минут нашей эмоциональной беседы я не выдержала и расплакалась – просто от звука ее родного голоса.

- Успокойся, Лиз, я надеюсь, они не зайдут настолько далеко, чтобы приговорить тебя к распятию! Хотя, ты же знаешь, за последние две тысячи лет здесь практически ничего не изменилось!

Я от души рассмеялась и продиктовала Белинде телефон моей сестры в Италии.

- Но что она может сделать, Лиз? Не лучше ли позвонить в посольство Южной Африки?

Ну конечно! Я знала, что Би найдет правильное решение! Она даже сумела уговорить «американского» охранника (благослови его Господь), чтобы он позволил ей звонить, куда она сочтет нужным – еще одно чудо.

После того, как с этим было покончено, меня провели в «камеру» - клетушку, площадью, примерно, в четыре квадратных метра, слабо освещенную тусклой флуоресцентной лампой. Три грязные двухъярусные койки вдоль стен и гора сваленной в углу алюминиевой посуды с заплесневевшими объедками свидетельствовали о том, что уборкой здесь никто не занимается. Вообще, все это напоминало кадры из какого-то кинофильма. От удушающей жары, тесноты и висевшего в спертом воздухе табачного дыма мне сразу же стало плохо.

Моей единственной соседкой по камере оказалась молодая девушка из России, совершенно не владевшая английским. При помощи мимики и жестов мне удалось выяснить, что она сидит в тюрьме уже восьмые сутки. Я испугалась до смерти: а сколько же времени мне предстоит здесь находиться? Эта русская настолько обрадовалась моему появлению, что в знак своей дружбы великодушно предложила мне одну из двух оставшихся у нее сигарет. Чтобы не обидеть ее отказом, я автоматически потянулась за сигаретой, и мы вместе закурили. Из предыдущих глав вы, вероятно, помните, что по своей природе я немножечко актриса. Не подавая виду, что это первая в моей жизни сигарета, я принялась вдохновенно разыгрывать новую роль, воображая себя героиней какого-то романа или художественного фильма – возможно, «Комнаты без окон». («A Room with No View»)

Я сидела на краешке грязной тюремной койки в позе типичной уголовницы, - упершись локтями в колени, с сигаретой, зажатой между большим и указательным пальцем, и покатывалась от смеха. «Видели бы сейчас мои друзья эту картину, - думала я, - как я сижу здесь, в израильской тюрьме и «смолю» отвратительное курево вместе с этой русской, которая не понимает ни одного моего слова». Нет, это просто невероятно!

После двух затяжек я отложила сигарету – хотя бы для того, чтобы видеть лицо своей соседки, и мой смех сменился бурными рыданиями. Однако вскоре, утомившись от смеха и слез, я начала погружаться в тяжелую дремоту. Но прежде я успела воскликнуть: «Боже, где ты?»

Пролежав, словно в тумане, около часа и немного придя в себя, я начала разглядывать надписи, которыми были испещрены стены камеры. Обнаружив среди множества языков родной английский, я села на койке и прочитала следующее: «Не горюй, многие последователи Иисуса сидели в тюрьмах. Так что можешь радоваться - ты в хорошей компании!» И подпись: Рав Шауль (Апостол Павел).

Меня это бесконечно развеселило. Но уже в следующую секунду я почувствовала, как со всех сторон меня начало обволакивать Божественное Присутствие. Казалось, будто свет зажегся в моем духе, сверхъестественная радость заполняла меня изнутри, и мне хотелось лишь одного – славить Господа. Я поняла, что за всем происходящим стоит Сам Бог и сейчас Он хочет говорить со мной. Чтобы привлечь к Себе мое внимание, Ему пришлось преодолеть колоссальные трудности, и вот, наконец, я была готова Его слушать.

Ашем учил меня, что ни Израиль, ни Иерусалим, ни Его народ, несмотря на всю их исключительность, не должны быть идолами моего сердца. Он ласково и терпеливо объяснял, что именно так и произошло в моей жизни, а для Него это неприемлемо. Он хочет, чтобы я всем сердцем принадлежала лишь Ему одному, и тогда Он сможет доверить мне все, что угодно, и кого угодно. А эту тюремную камеру Он специально выбрал для того, чтобы научить меня Своей первой заповеди: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостью твоею»².

Но наивысшей точкой этого чудесного урока стало еще одно потрясающее открытие: для того чтобы научить меня Своей первой заповеди, Он выбрал не только эту камеру, Он сделал также и другой «Выбор» - очень давно, еще до основания мира Он избрал меня. Да-да, именно так! Не я выбрала Его. Он выбрал меня!

С благоговейным трепетом я думала о том невероятным сценарии, который Он разработал специально для того, чтобы дать мне этот урок. Он все предусмотрел, все выверил, Он тщательнейшим образом подготовил время и место, и я чувствовала себя так, словно это было наше первое свидание! Он снова зажег огонь в моем романтическом сердце – а я-то думала, будто оно умерло в тот день, когда меня покинул Аарон. Я понимала, что в моей жизни все теперь изменится – ведь иначе и быть не может, потому что Сам Бог, Создатель и Властелин Вселенной, любит меня и хочет быть со мной.