Письмо 2

 

…Однако, повторяю, мой отчет о поездке в Америку несколько затянулся. Я и сама уже стала забывать, где и когда мы побывали, где и  чего там повидали. Вот, достала альбом с фотографиями - гляжу и вспоминаю по ходу писания.

Итак, проснувшись поутру в Фостер Сити, я увидела за окошком второго этажа моросящий, опять же, ностальгический  дождик и молоденький клен с розовато-малиновой осенней кроной. Чета  Баварских еще не вернулась из Европы, так что о пропитании нашем беспокоился Володька. Насколько я помню, они вдвоем с Илюшей поехали в супер на закупки, а я принялась осваивать Наташину кухню - благо, за прошедшие две недели успела немного привыкнуть к американской технике. Звонили по телефону какие-то люди - осведомленные о нашем приезде знакомые справлялись, что да как; другие голоса спрашивали Наташу - но не меня, а хозяйку дома; по этому поводу случилось даже забавное недоразумение. Не припомню, чтобы слышала в трубке хоть один англо-говорящий голос.

На время своего отсутствия Наташа поручила нас заботам своих новых друзей  - наших с Ильей бывших дважды соотечественников.[1] В тот же день они позвонили с приглашением на ужин. Повез нас, естественно,  Володька - это в соседнем городке - но вскоре он распрощался и укатил на какое-то свое мероприятие. А хозяин дома - примерно, нашего возраста мужик, весь уже седой, но весьма еще и привлекательный -  обделал меня словесно, как тот хорошенький опоссум (помните?) несчастного пуделя на Восточном Побережье. Я обиделась до слез, совершенно не понимая "причин столь резкого обращения со мной": ведь знакомство наше - чуть глубже шапочного,  никаких личных счетов и в помине нет - тем более, что пришли мы в его дом приглашенными гостями …

Позже, наблюдая "Опоссума" в компании его друзей и приятелей, я поняла, что он исполняет в их обществе вполне определенную роль - нечто среднее между "enfante terrible" (за неправильность написания ручаюсь) и шутом гороховым; и почему-то пользуется в этой роли большим успехом. И даже те, кого коробит от его, так сказать, показательных выступлений, наружно изображают удовольствие - видимо, боятся, как бы их не заподозрили в отсутствии чувства юмора. А может, и по другой какой, неизвестной мне причине…  Но в любом случае, инцидент с "Опоссумом" осложнил нам пребывание в Сан-Франциско и лишний раз подтвердил тот факт, что все иммигранты - невротики (в том числе и я). Да разве только иммигранты!…

 

 

"Жить надо в раю!"

В один из первых наших дней  на Западном Побережье Илюша разыскал по телефону своего знаменитого кузена  Гарика, который уехал в Америку много тому лет назад; уезжал он из Ленинграда, а не из Харькова; так что видеть его мне доводилось только а фотографиях. Про него рассказывали, что он артист-кукольник, выдающийся талант, но в Штатах, естественно, специальность пришлось сменить. Кузен обрадовался:

- Ого - го, Илюша! Добро пожаловать в Калифорнию! Ты к нам насовсем?

- Да нет, мы тут в гостях…

- Вот это неправильно - приезжать нужно насовсем.

- Почему это насовсем?

- Потому что жить надо в раю!

У  Гарика низкий и звучный актерский голос. Несмотря на то, что трубку держал Илюша, я отчетливо услыхала: "…жить надо в раю!" Что ж, посмотрим, как выглядит рай, раз уж в кои веки нам представилась подобная возможность.

Вскоре приехали  Баварские - усталые от длинного перелета и с большой люстрой из чешского стекла, которую они купили в Праге.

- Нет, ты только взгляни, что за прелесть! Что за кич! - восклицала Наташа.

Боря укрепил люстру над кухонным столом, после чего мы принялись общими усилиями развешивать на ней цветные хрустальные фрукты - яблочки, виноградик, сливки и что-то еще красное, я забыла. Это напоминало процесс украшения новогодней елки. Наташа делилась впечатлениями от поездки, в течение которой ей довелось увидеть три европейские столицы и пообщаться с одним ново-русским семейством.

 

В поисках рая

На другое утро, по дороге на работу Наташа закинула нас в Сан-Франциско и высадила на автобусной остановке. Объяснила, как добраться до центра  и еще раз повторила утвержденный с вечера маршрут. Я, естественно, слушала вполуха, потому что подобных случаях привыкла полагаться на супруга.

Поднявшись в автобус, мы обнаружили внутри весьма и весьма знакомую картину: кругом сидели и стояли разного цвета и  возраста люди, в большинстве своем хронически усталые - даже в этот утренний час они выглядели, как после утомительного рабочего дня, - с бледными либо землистыми наряженными лицами.

- Послушай, Илья, по-моему, это мало похоже на рай. А ты как думаешь?

- По-моему, тоже.

На следующей остановке вошла группа пожилых умственно неполноценных  больных с двумя сопровождающими, молодыми и заботливыми. Один из сопровождающих обратился к пассажирам с вежливой просьбой - уступите, дескать,  места моим подопечным! Кто-то поднялся - кто-то нет. Вскоре больные люди вышли. Вслед за ними  и мы с Ильей.

Некоторое время мы стояли на одном из центральных перекрестков  и соображали, куда бы свернуть.

- Послушай, Илюша! Ну какая разница? - мы ведь все равно гуляем. Пошли для начала хоть сюда!

- Ну пошли.

Улица показалась нам вполне респектабельной - чисто выметенная, с опрятными зданиями по обеим сторонам. Вела она в сторону залива, куда мы так или иначе намеревались добраться. По мере отдаления от центра становилось все меньше магазинов, офисов и харчевен - и соответственно, меньше прохожих. Не успели мы пройти и сотни метров, как обнаружили, что навстречу нам движется странного вида пешеход. И дело совсем не в том, что он был чернокожий - за две недели на Восточном Побережье мы достаточно успели насмотреться на афро-американцев - дело в том, что пешеход был жуткий. Даже не знаю, как это описать - что-то было в его движениях, одежде, улыбке; что-то такое, от чего внутрь позвоночника заполз слизкий, холодный ужас. Пешеход не проявлял никакой агрессивности и даже элементарного интереса к перепуганным туристам - поравнявшись, мы просто разошлись в разные стороны. Но тут, откуда ни возьмись, появился другой, я бы сказала, босховский персонаж; и по мере нашего отдаления от центра, количество жутких существ нарастало в геометрической прогрессии - были среди них как мужчины, так и женщины; двигались они врозь и парами; собирались группами, оживленно общались, хохотали, говорили, видимо, о своем… Слизкое, холодящее чувство в позвоночнике нарастало. "Да мы же здесь единственные белые люди!" - внезапно обнаружила я - и от этого мне сделалось исключительно скверно. Не сговариваясь, мы с Ильей повернули на 180 градусов, и с максимальной скоростью, которую только позволяют приличия, ринулись вспять. Странные обитатели странной улицы не обращали на нас ни малейшего внимания.

- Кто они? - спросила я, переводя дыхание на знакомом перекрестке.

- Не знаю… может, наркоманы…  алкоголики… мало ли кто!

- Но смотри-ка: это же ведь центральная улица  чистая, приличная! Я думала, такие люди живут где-нибудь в трущобах.

Илья только пожал плечами

- Знаешь что, Илюша, - продолжила я, - на рай это не похоже. Во всяком случае, я представляла себе рай иначе…

Когда вечером мы рассказали о своем перепуге Наташе, та возмутилась:

- Чего это вас туда понесло? Я же объяснила, куда  идти!

- Да, но мы думали, что нет никакой  разницы! Тем более - это самый центр. Буквально в нескольких шагах  - нормальные улицы, нормальные люди… Откуда же мы могли знать, что там такое творится?

- А тут все именно так и происходит. Нужно четко знать, куда можно ходить, а куда нет... А если не знаешь - лучше не суйся… Впрочем те, кого вы встретили сегодня, еще не самые страшные…

В наш первый день в городе Сан-Франциско мы увидели много по-настоящему красивых, интересных вещей, которые стоят отдельного описания. Но с этим я предлагаю погодить и вернуться к поискам рая.  Не припомню, где и как мы перекусывали. Кажется, в китайском ресторанчике  на тридцать девятом пирсе. Обычно в подобных местах вместе со счетом подают на подносиках маленькие сухие пирожки - типа наших вареничков, но только из плотного теста. Внутри каждого пирожочка запечена узенькая полоска бумаги с полезным китайским афоризмом либо с коротким пророчеством на ближайшее время - как правило, это обтекаемая и приятная человеку фраза. Я знала про этот обычай, и потому, прежде, чем отправить в рот угощение, вынула  оттуда и прочитала документ. А Илюша не знал - и прожевал пирожок вместе с бумажкой.

Да… Но я, собственно, хотела Вам рассказать, как будучи в центре Сан-Франциско, вдруг ощутила потребность в посещении туалета. Потратив некоторое время на поиски, мы, в конце концов, обнаружили небольшое металлическое сооружение под деревьями сквера, доступное с  тротуара. Входов с надписями типа "Эм" и "Жо" не наблюдалось. Единственную же дверь заведения так запросто не и разглядишь. Открывается она автоматически -  отъезжает в сторону, после того, как клиент бросит свою монетку в соответствующую щель. Затем удивленный посетитель попадает в достаточно просторное, высокое, обшитое металлом помещение, со специальным металлическим унитазом и металлической раковиной. Все оборудование, так же, как и входная дверь, функционирует автоматически. Проявлять свободную волю человеку здесь не представляется возможным. Потому что за тебя все уже кем-то решено и продуманно заранее. Справивши, pardon, нужду, ты даже не имеешь возможности спустить за собой воду: потому что ни ручки, ни кнопки, ни педальки, - ничего такого и в помине нет. Что делать!…Идешь к раковине, чтобы вымыть руки. И тут же  в твои протянутые ладони выливается порция жидкого мыла, а затем порция воды - в достаточном, поверьте, количестве, но повторной порции тебе уже не положено. Если хочешь простирнуть по-быстрому трусики или колготки; или там сполоснуть лицо или другую часть тела - ничего у тебя не выйдет. Насчет сушилки не помню, скорее всего, имелась и сушилка. И только нажав внутреннюю кнопку управления дверью, чтобы выйти, наконец, наружу,  я услышала за своей спиной мощный рев сливного бачка. Задвинув за тобою дверь, автоматика принимается за полную стерилизацию и сушку сортира, и через считаные секунды следующий клиент может за небольшие деньги удовлетворять свои физиологические потребности в идеальных условиях. Короче, по завершении процесса, я сказала  Илюше:

- Ну все, теперь мне, наконец, понятно…

- ???

- …понятно,  что имел в виду  Гарик, когда говорил  про рай!

 

 

Святой Франциск Ассизский и побережье Сан-Франциско без особых подробностей. (Из письма к подруге.)

 

…Следующий мой вопрос касается св. Франциска Ассизского. Прежде я ничего не знала о нем, кроме имени. А ты, Наташечка, читаешь всякие замечательные книжки, возможно, ты где-то  читала и о нем. Дело в том, что город Сан-Франциско назван в его честь, и там постоянно наталкиваешься на это имя. В Голден Гейт  Парк стоит среди цветов его бронзовая фигура –  кроткий молодой монах, в подпоясанной веревкой рясе, с тонзурой на голове. Я вспомнила, что на той нидерландской выставке, о которой я тебе писала, тоже были его изображения – смиренный, коленопреклоненный,   со стигмами - ранами на ступнях, на ладонях и в груди, как у Христа… В Сан-Франциско, на набережной,  в плиты тротуара вмонтированы металлические пластины с его духовными текстами:

 

                                  «…о брат мой, ветер!

                                   о сестры мои, звезды!…»

 

Это все, что мне удалось запомнить. Нежнейший мистик. Читать бы и читать..      

В новом католическом соборе города на специальном пюпитре лежит раскрытая на его молитве книга:

Господи, дай мне находить в страдании – радость; в отчаянии – надежду; в разочаровании – веру…

Сделай так, чтобы я более желал не получать, но давать; не понятым быть, но понимать; не любимым быть, но любить…

 (перевод, сама понимаешь, мой - приблизительный и по памяти). Дальше  я забыла. Так что, ежели имеешь какую информацию о св. Франциске, прошу, поделись, пожалуйста. [2]

 

Раз уж я зацепилась за Сан-Франциско, то расскажу тебе про океан.

Еще на Восточном Побережье мы слыхали: «О, Калифорния! Это другой мир! Вы увидите совсем другой мир!». Так и оказалось. Если на Востоке мы чувствовали себя,  будто бы «на просторах  родины чудесной» - растения, ландшафты – все казалось родным и знакомым… как на Украине. Даже океан. Хоть он и здорово впечатлял своими габаритами, а также гигантскими размерами крабов и моллюсков, но все равно казался знакомым. Трудно понять почему. Возможно потому, что он Атлантический, и с  производными от него морями мы имели  контакты с детства.

Но Тихий океан – это  нечто иное. Его берега и растения на его берегах, его животные и водоросли, его скалы и горы, облака, - все особенное…  Мне говорили: «Первозданность». Вот именно - Первозданность. Ты знаешь, Наташечка, похоже на какую-нибудь.. я не знаю… ну пускай, на Мезозойскую Эру... Юный Мир…  Величественный и чистый… Сотворенный в соответствии с теми масштабами, которые задал ему океан… Как будто бы еще не раздробленный…

Разумеется, кое о чем мне приходилось раньше читать  в книжках и смотреть по телевизору, но я  не предполагала, что когда-нибудь увижу собственными глазами подобное великолепие. («Объясните, за что!»)

Мы гуляли по лесам, где в затененных ущельях произростают невероятной  высоты «redwood’s»  - хвойные деревья  с прямыми красноватыми стволами.  А также секвойи – они, правда, чуть  пониже «redwood’s», но много мощнее. И живут по три тысячи лет. Представляешь?  A внизу, по чистому, каменистому дну ущелий  текут прозрачные горные ручьи …

С океана приходят облака, ложатся на пологие вершины, на склоны гор, на песчаные пляжи... Однажды мы приехали с друзьями на берег залива, где моментально были проглочены облаком. Это, знаешь ли, нечто фантастичное – передвигаться  в среде густого белого тумана, когда рядом  плавно проявляются безмолвные бесцветные фигуры, чтобы вскоре так же плавно раствориться... Тусклые, размытые силуэты сухих, обветренных стволов, оград, растений – они тоже тонут в молочно-белых волокнах тумана. Лишь в пределах каких-нибудь сорока-тридцати шагов можно было  наблюдать движение волн –  белых, как молоко. Молочные волны молочного океана. Молочная пена…  Смутный белый диск  над белым прибоем, рассеянный и белый свет…

Сколько раз нам удавалось бывать на берегах Тихого океана, столько раз мы дивились тамошним зверям и птицам, водорослям и моллюскам.  Водоросли, знаешь ли, они тоже океанского размера, и вообще, затруднительно поверить в их природное происхождение. Кажется, будто это какой-то гладкий, упругий пластик – такие формы и рисунки у листьев, такие стебли –  гибкие, идеального диаметра многометровые трубки... А разнообразие красок, очертаний, конструкций!  Иные - словно бы морозные узоры на стекле; иные, как бахрома, иные – натуральная колючая щетка… есть и такие, что причудливо запутанными, переплетенными стеблями формируют странно-знакомые объемы – иногда кажется, будто они скрывают внутри себя великанских размеров  бутылку… иногда - что-то другое… Откуда, как и почему?… Затейливой формы, обработанные водою камушки - даже не знаю, можно ли назвать их галькой – с циркульными отверстиями; с вросшими в их плоть ракушками и торчащими оттуда водорослями  - и все богато расцвечено: вот вам, пожалуйста, подобие человеческого сердца с частью аорты, а вот череп допотопного ящера, с редкой, висящей бородкой… да мало ли чего там еще под ногами  валяется!

Во время отлива океан обнажает свои прибрежные скалы и заодно колонии приросших к ним моллюсков. Мокрые раковины сверкают на солнце, каменная глыба тоже сверкает, и  вместе они выглядят  чем-то единым и цельным…  При внимательном рассмотрении я обнаружила, что ближе к поверхности воды расположены скопления  сероватых, шероховатых на вид колечек, напоминающих по форме и размеру раскрытые  ротики грудных младенчиков-сосунков Сначала мне показалось, будто это  фактура y скалы такая. Когда же я прикоснулась к одному из колечек,  оно оказалось мягким, как человеческая плоть. Более того, оно закрылось и открылось,  и  вытянуло губки – так младенчик ищет ротиком мамин сосок…  Десятки, сотни  серых младенческих ротиков…  Потом я находила на берегу окаменелости, сросшиеся в  небольшие розоватые колечки. В них нетрудно было узнать бышие «ротики» …

…О, Великий Океан - наша общая, так сказать, историческая родина, гигантское хранилище прообразов Жизни… (Как тут не вспомнить «Солярис»!»  - Океан дышащий, рождающий, питающий, живой!

Я привезла с собой несколько дырчатых камушков, кусочки засушенных водяных растений, обломки перламутровых раковин и более мелкие, рифленые ракушки, - то, что мне  посчастливилось найти на берегу. Надо добавить, что предметом моего единственного вожделения в США стали магазины Западного Побережья, где выставлены на продажу мелкие и крупные шедевры Океана – морские звезды и коньки, крабы, страшные челюсти акулы, разноцветные кораллы и т.д. и т.п.; но самое, с моей точки зрения, восхитительное – это разнообразнейшие раковины моллюсков. Какие там встречаются экземпляры, Наташечка, какие!!! - Витые, многорогие, гладкие и  рисунчатые –  а внутри шумит прибой! Меленькие ракушки – точно нарядные рыбки в океане! Есть двух и одно-створчатые; крупные и даже очень крупные – изысканнейших цветов снаружи и перламутровые внутри, закрученные идеальными математическими спиралями,  с рядами точно выверенных изящных отверстий по граням изгиба…  Человек, в смысле Homo sapiens, он хоть из шкуры вылезет, а такого  создать - увы! -  не сумеет…

27.09.99

За сим прощаюсь и остаюсь с наилучшими пожеланиями и приветами для всего семейства.                                                                           Ваша племянница Наташа.