Письмо 8

…И вот, рано утром, расплатившись за свое пребывание в мотеле и бросив последний, благодарный взгляд в сторону нашего временного приюта, мы снова погрузились в автомобиль и двинулись в обратный путь. На ближайшую ночь у нас был заказан номер в Монтерее, и мы намеревались прибыть туда засветло - а путь предстоял неблизкий. Однако мы решили, все-таки, сделать небольшую петлю, чтобы посмотреть на Bass Lake - одно из окрестных озер, которое очень красиво выглядело на картинках в путеводителе.

Дорога вела через хорошенький поселок, где в каждом дворе стояла лодка. Кругом было покойно и безлюдно. Кучевые облака то закрывали от нас солнце, то открывали его. Вскоре мы въехали на лесную дорогу. Лес был чистый и хвойный, преимущественно сосновый, свободный от примет осени.  На одном из придорожных столбов висела табличка с надписью "ELVA WOOD", и чуть поодаль, в глубине виделись какие-то деревянные постройки… "Elva" - так назывался городок в окрестностях Тарту, где много лет назад мы отдыхали вместе с семейством  Баварских - наши дети были тогда еще славными игривыми щенками... Возможно, что американскую Эльву основали и обжили выходцы из Эльвы эстонской…  Как знать…

Фотографии в путеводителе, наверное, были сделаны летом, потому что поверхность озера, буквально, кишела тогда парусами яхт и всевозможными плавсредствами. Мы же  увидели только пустынные каменистые пляжи; спокойные воды в зеленом кольце из сосен и елей, и в недалекой перспективе - темные лесистые горы. На деревянных причалах  не было видно людей, моторки  на приколе слегка покачивались на легких волнах; торговые точки были наглухо закрыты - даже булкой не разживешься; в прибрежных гостиницах и пансионатах явно никто не жил. Только один-единственный катерок без пассажиров, со звездно-полосатым флагом над кормой передвигался по озеру и бороздил его безмятежную поверхность… И все. - Мертвый сезон… Осень...

 

"…заколочена касса у речного трамвая..."

И тут я вспомнила свою раннюю молодость, или вернее, юность. Одну песенку, которая, возможно, кроме меня мало, кому известна, да я и сама ее уже  почти забыла.

Я училась тогда в десятом классе, и вот однажды на каком-то праздничном вечере старшеклассники устроили самодеятельный концерт. Мы с подружками сидели в зале, когда конферансье объявил очередной номер программы:

- А сейчас ученик одиннадцатого "А" ("Б"?)  Олег А -мов исполнит вам свою песню.

Раздались аплодисменты. Олег был моим соседом по новому дому. В нашем доме, вообще, обитало немало ребят, примерно, такого же возраста. Но, робкие еще подростки, мы не тусовались  вместе - девочки гуляли своей  компанией, мальчики своей. Взаимный интерес, однако, уже притягивал нас друг к другу и какие-то пересечения,  все же, происходили - тайные и явные влюбленности, шуточки и подковырки, а также клички и дразнилки - скрытые знаки  сердечного неравнодушия. Но  Олег А-мов всегда держался в стороне -   не только от наших девчонок, но в какой-то степени, и от ребят. Не потому что стеснялся - я думаю, нет. Дворовое общество его, по-видимому, просто не интересовало. Олег виртуозно владел велосипедом, выделывал на нем немыслимые кренделя, и вообще, редко передвигался на своих двоих. Начитанные девочки, мы придумали для него кличку "велотавр" - производное от "кентавр". И нам, наверное, было немного досадно, что он не обращал на нас никакого внимания. Существовала, правда, еще одна, дурацкая кличка - "козел". Но не в смысле обидного современного ругательства - а  скорее, в детском, сказочном смысле. Ее происхождение мне неизвестно. Но, в общем, образ независимого подростка на велосипеде, Вам, надеюсь, понятен и знаком.

И вот мы с подружками видим, как поднимается на сцену стройный, крепкий, русоволосый юноша, с прямой спиной и  плечами[1]; в темном костюме и даже, кажется, с галстуком-бабочкой. Он садится к фортепиано, и повернувшись к притихшему залу,  спокойно произносит:

- "Весенняя осень". На стихи такого-то. Я прочитал их случайно в газете. Они мне очень понравились.

Ни в позе его, и в речи не было ни тени скованности. С тех скамеек, на которых сидели его одноклассники, снова раздались аплодисменты и ободряющие возгласы. Там, естественно, хорошо знали и песню,  и певца, а также ту, для которой он пел тогда эту песню: в тот вечер она находилась в школьном зале. Так же спокойно и уверенно он взял несколько вступительных аккордов и заиграл нежный, неожиданный вальсок, волнующий и печальный. Голос певца звучал глуховато, но искренне и верно:

 

"Растревоженных красок

тишина зоревая,

заколочена касса…:

 

Вот видите - столько лет прошло, а  я таки вспомнила, хоть отчасти, и слова и музыку. Если бы знала нотную грамоту, то могла бы и записать, хотя то был один-единственный раз и больше я этой песни никогда и нигде не слыхала, как впрочем, и других песен Олега… Умер он сорока с небольшим лет - и не на мотоциклетных гонках, как логично было бы предположить, а на речном берегу, в байдарочном походе. Говорили, что от инфаркта...

 

Позавтракали мы с Илюшей в лесу на специально оборудованной, но никем не занятой площадке (благо, "у нас с собой было"). К нашему завтраку присоединились известные еще по Йосемети синие птицы -  пришлось поделиться с ними своей пищей, а в благодарность птицы разрешили себя сфотографировать. Откушав, мы  спустились поближе к воде, в которой плавали уточки и тоже просили угощенья. Они и доели остатки нашего завтрака. Вода в озере оказалась прозрачной, дно - песчаным, светлого, искрящегося на солнце цвета. Я погрузила руку до запястья в мокрый песок и вынула ее оттуда сверкающей - как будто окунула в бронзовую краску. Приглядевшись повнимательнее к тому, что находилось у меня под ногами, я обнаружила между песчинками большое количество мелких, плосковатых золотистых чешуек, которые и создавали вышеописанный эффект.

- Ой, смотри, Илюша! Я нашла, наверное, золотой песок!

- Вот именно - "наверное"!… Хотя, кто его знает! - в   Калифорнии когда-то мыли золотишко…

- "Сакраменто край богатый, золото гребут лопатой…"

Мы привезли с собой немножко "золотого" песка и он стоит у меня в стеклянной баночке на книжной полке, рядом с сухими тихоокеанскими водорослями и ракушками.

На этом же берегу, садясь в машину, я обронила с ноги свой тапок (наподобие Золушки). Мы успели отъехать на приличное расстояния, прежде чем я обнаружила потерю. Мой супруг разгневался (история со сброшены тапком - не первая в моей биографии), но, тем не менее вернулся на место предполагаемой пропажи. Там расположился какой-то мужик-рыболов со своим фургончиком и больше ничего на песке не наблюдалось. Но оказалось, что этот мужик нашел-таки мой несчастный тапок и снес к себе в фургон, чтобы в последствии выбросить в соответствующий мусорный ящик. Естественно, он мне его вернул, и на этом короткая история Золушки окончилась

В завершении мы еще побродили по каменистому руслу круто впадающего в Bass Lake горного ручья, и с некоторым сожалением повернули восвояси. Мы догадывались, что такой милой, осенней, прохладной тишины мы уже не встретим больше в Америке. И тем более в Израиле…

 

По мере нашего продвижения к Тихому океану ландшафт менялся. Вскоре вместо высоких зеленых гор мы увидели выжженные пологие холмы, между холмами встречалась ослепительно синие озера без единого деревца по берегами. На какой-то из вершин стояли гигантские, поражающие размерами ветряки. Их было много. Долины тоже не слишком радовали глаз своею живописностью. С обеих сторон автомобильной магистрали на  сумасшедшие километры тянулись чьи-то сельскохозяйственные угодья, огороженные высокими заборами из колючей проволоки - при чем по краю была пропахана специальная полоса - как на государственной границе. За заборами произрастали бесконечные сады фруктовых деревьев и еще что-то другое - овощи, кукуруза или, может злаки - не помню. На каком-то этапе нашему автомобилю потребовалась заправка. И что? – “Дупель пусто” - одни заборы. Наконец появился указатель. Свернули в бок, потратили время и горючее, проехали заброшенную ферму и увидели заброшенную бензоколонку! Короче, нам удалось-таки дотянуть какого-то городка с испанским названием. Бензин в Америке стоит значительно дешевле, чем в Израиле. Цена его обозначается специфическим образом - с какими-то десятыми долями цента в виде обычной дроби, но к этой цене все равно добавляют налог на добавленную стоимость. Тоже самое и во всех магазинах. Так что покупатель всегда платит за товар больше, чем напечатано на бирке, и вычислить  реальную цену - не так уж просто. В торговом центре этого городка мы наскоро пообедали. Я обратила внимание, что многие люди говорили там по-испански, и наряду с надписями на английском языке, виднелись также испанские надписи.

Добраться засветло до Монтерея нам не удалось, но мотель, в котором заранее был заказан для нас номер, мы нашли без особого труда. Молодой администратор отметил нас в своей книжке, улыбнулся, произнес обязательное: "You are welcome!" и выдал нам электронную карточку - ключ. Перетащив вещи в номер, мы отправились в курортную часть, чтобы  найти себе пропитание. Отужинали в каком-то ресторанчике, главной особенностью которого были постеленные вместо скатертей большие листы белой бумаги, и в дополнение, на каждом столике находился стаканчик, полный цветных карандашей - чтобы посетители, в ожидании заказанной ими пищи, могли  творчески выражаться на этой бумаге. Я обратила внимание, что не все клиенты пользовались подобной редкой возможностью, но некоторые рисовали с детской увлеченностью. Меня, естественно, уговаривать не пришлось, и я еще до подачи горячего  замалевала всю мне доступную плоскость. Даже стишок написала. Покидая ресторанчик, многие посетители забирали свои "скатерти" с собой, и официанты тут же стелили на столы новые. Немного прогулявшись вечерней по набережной, уже известной нам благодаря кузену  Гарику, мы вернулись в мотель.

Пожалуй, стоит здесь рассказать про один маленький эпизод в большом супере. Было еще не очень поздно по нашим понятиям, когда мы с Илюшей решили отовариться кое-какими продуктами, чтобы не тратя лишнего времени и денег позавтракать в номере, где, естественно, имелся холодильник, электрочайник и все, что требуется. Кроме того, мы имели поручение от нашего близкого родственника привезти ему из Америки настоящую тушенку. Во время войны, будучи ребенком, он едал свиную тушенку из американских посылок. И за всю долгую последующую жизнь ничего подобного ему пробовать не доводилось. Его  американские ровесники говорили нам: "Не надо! Не привозите ему тушенки! Это будет для него ужасное разочарование! Мы ведь все через это прошли. Того вкуса нет и быть теперь не может - во время войны мы были голодные дети!" Но тем не менее, мы решили поручение исполнить. Короче, нашли мы в Монтерее супер, вошли туда принялись бродить по его бесконечным рядам в поисках нужных продуктов. Американские супера, в принципе, мало чем отличаются от израильских, они просто гораздо шире и длинней. Пока мы там бродили в поисках, время от времени включался громкоговоритель и чего-то неразборчиво  вещал. Должно быть, как водится, убеждал прекрасных качествах каких-нибудь товаров. Не стоило особо и прислушиваться. Долго ли коротко ли, нашли мы, наконец, все, чего искали и подходим к кассе для расчета. За кассой сидит молодая полная негритянка с приклеенными полосатыми ногтями, ярким гримом и сложной прической; она смотрит нас и говорит: "Сожалею, но магазин закрыт, касса закрыта, я ваших денег принять не могу!" Я оглянулась и обнаружили, что мы остались единственными покупателями в зале. Илюша  вспылили по-английски:

- То есть, как это закрыт? Почему закрыт?

- Потому что десять часов.

- Ну и что? Нас же сюда впустили!

- Это было до десяти часов.

- Но мы же не знали!

- Sorry, было несколько напоминаний по радио. Вам стоило немного поторопиться. А сейчас, sorry, я собрала все деньги в мешок - видите мешок? -  и закрыла кассу.

- Так что же нам теперь делать? Возвращаться домой с пустыми руками?!! Мы же потратили здесь уйму времени!!! Где такое видано?!!

- Но ведь было несколько объявлений по радио…

Содержание беседы я передаю приблизительно - насколько мне удалось его понять. Илюше явно не хватало словарного запаса, а то бы он высказал кассирше и ее подошедшему на шум начальнику все, что он думает о них самих, об их супере, об их отношении к покупателям и, вообще, обо всей системе американской торговли. Впрочем, по его жестикуляции и так все было понятно. Но люди по другую сторону прилавка не теряли своей невозмутимости. Они перекинулись несколькими негромкими фразами, кивнули друг другу головами, после чего кассирша сказала: "Well, я приму у вас деньги!" и развязала мешок.

 

Семнадцатимильная дорога.

Еще в Израиле мне доводилось слышать, что вдоль океанского побережья в окрестностях Сан-Франциско есть какая-то необыкновенной красоты дорога, даже фотографии мне показывали, но  о том, чтобы когда-нибудь по ней прокатиться, я, опять же, и не мечтала.

"Семнадцатимильная" - это как бы, имя собственное, потому что любому осведомленному человеку ясно, о каких милях идет речь. Принадлежит дорога каким-то частым лицам, кажется, "японской национальности" - "не заплатишь - не проедешь"[2]; она  начинается  неподалеку от Монтерея и петляет почти вплотную к береговой линии, на которую как будто нанизаны смотровые площадки и природные достопримечательности, возле которых очень даже стоит остановиться. "Испанская бухта" , "Мыс Джо", "Птичья скала", "Скала тюленей", " Кипарисовый мыс", "Одинокий кипарис", "Галечное взморье", - это такие названия у остановок. Далее прибрежная дорога идет до уже известного Вам Кармеля и резко заворачивает вглубь полуострова, где тоже есть свои остановки, и в конце концов, возвращается к своему началу. Итого - семнадцать полных миль. Но мы с Илюшей, доехав до "Галечного взморья", решили возвращаться уже известным нам путем, чтобы еще раз полюбоваться видами океана.

Однако, начнем, все-таки с начала – с Монтерея. Насколько я поняла, в прошлом веке Монтерей был заметным портовым и торговым городом, важной стратегической точкой,  за которую в свое время Соединенные Штаты воевали с Мексикой. Не так давно процветало здесь и рыболовство, действовали большие консервные заводы. Теперь это в прошлом. Не то, что бы совсем перестали ловить и перерабатывать рыбу - мы видели и рыбаков на причале, и их кораблики, видели даже улов -  но почему-то в наши дни этот промысел утратил былую актуальность, а Монтерей стал курортным и развлекательным городом с  пляжами, галереями художников; с ресторанами, прогулочными катерами, музеями и т.д. и т.п.  На деревянном пирсе продают мороженое, пиццу, напитки, разную морскую еду и прочие дары океана; там же уличные художники рисуют портреты досужих туристов – так же, как везде, дорогая тетушка, так же, как и везде…  Но есть такое, что вряд ли встретишь в других местах: в мутноватой прибрежной воде - и это прекрасно видно с причала -  будто огромные клецки в бульоне, кувыркаются хорошо упитанные морские львы - большие и маленькие. Так что рыба в океане,  как видно, еще не перевелась. А на дощатом настиле пирса, на его перилах, на крыше портового ресторана, кроме обычных чаек-альбатросов, восседают еще важные птицы пеликаны. Их там великое множество - в небе и по берегам. В воздухе они кажутся тяжелыми и грозными, как военные самолеты. Повсюду развешены таблички : “ Пеликанов не кормить!" Илюша даже наблюдал там битву между пеликаном и морским львом - они сражались за большую рыбину.

В одном из прибрежных парков Монтерея мы видели очаровательную скульптуру: бронзовый мальчик, лет семи-восьми, подкативши брючки, стоит на камне, держа в руках модель парусника. Мальчика подарила городу некая женщина-скульптор, выросшая в Монтерее. Она посвятила эту скульптуру своему поколению, - тем, кто окончил школу в годы Второй Мировой войны. На табличке было красивое, поэтическое  посвящение!  Но я его, к сожалению, не помню. Вообще, мне ужасно нравятся подобные скульптуры - мы видели их в Америке несколько - выполненные в масштабе один к одному, в абсолютно реалистической манере, и с добрым юмором и откровенной любовью…

Все наши дальнейшие остановки я  перечислила, но подробно их описывать не стану, потому что в общих чертах уже описала их одном из прошлых писем. Остановлюсь на некоторых деталях. «Птичья скала» торчит из океана неподалеку от берега и на ней, действительно, всяческих птиц просто тьма-тьмущая - одни прилетают, другие улетают, и все при этом галдят. Среди них размерами и статью выделяются носатые пеликаны. На эту же скалу вылазят и морские львы, они тоже орут вовсю глотку, и все эти звуки накладываются на шум набегающих волн. Но вершине скалы мы разглядели фигуру огромного морского льва. Поднявши голову, он издавал низкие и резкие призывы. "Посмотри, - сказал Илюша, - "Впереди их главный, во всей красе!""

"Одинокий кипарис", действительно, одинок, но выглядит не так, как мы привыкли. Кипарисы на калифорнийском побережье не пирамидальные, а живописно-раскидистые. О красоте территорий и акваторий на этот раз умолчу - чтобы не перекармливать читателя восторгами и междометиями. По дороге нам приходилось видеть роскошные, утопающие в зелени экзотические полудворцы разных фасонов, окруженные высокими  оградами. Эти картины упорно вызывали в памяти образ Карла Маркса и его книжку "Капитал". Когда по возвращении в Фостер Сити, я поделилась этими впечатлениями с Наташей  Баварской, она сказала: "Ну что! Я против этих людей ничего не имею. Наоборот - ты только подумай, скольким они дают работу! Так что пусть строят себе дворцы. Кому это мешает?"  - Действительно, кому это мешает?

Когда мы собирались в гости в Штаты, моя мама сказала: "Обязательно съездите в Санта Барбару. Это недалеко от Сан-Франциско. Когда вернетесь - расскажите, что вы там видели!" Дело в том, что мама уже много лет смотрит по телевизору «Санта Барбару», и по-моему, сжилась с его героями, как с собственными родственниками. Мы обещали исполнить ее просьбу, но на месте обнаружили, что это не так уж близко, и ехать туда не с руки. Хотя на дорожных указателях, собственными глазами  видели: "Санта Барбара"; значит, такой город, действительно, существует. Так к чему я это рассказываю? - Ага! Вспомнила. Последней нашей остановкой на маршруте было "Галечное взморье" - "Pebble Baech". Мы припарковались там на стоянке, но выхода к берегу не увидели. Нам объяснили, как спуститься к океану - дорожка вела через шикарно застроенную территорию - по-видимому,  место отдыха членов семейства Кэпфул, а также подобных им персонажей. Сказать, что на этой территории все было вылизано и ухожено, наверное, будет недостаточно. Похоже, что каждую травинку на газоне там подстригают отдельными маникюрными ножничками. С каждого лепесточка отдельно сдувают пыль. Асфальт моют шампунем. Так это выглядело. И тем не менее, туда свободно впускают кого ни попадя - вот что значит демократия! Вдоль берега располагались обширные площадки для гольфа, на которых можно было наблюдать игроков во всем стерильно и даже неестественно белом. Между зданиями отелей и площадками курсировали на малой скорости такие - как бы Вам объяснить - маленькие цуги на колесах: впереди кара, которой управляет шофер, за ней несколько открытых прицепчиков, в которых сидят одетые в белые тапочки и шортики, аккуратные игроки в гольф. Мы были там единственными пешеходами, и ловили на себе недоуменные взгляды. Кругом все происходило как-то уж очень медленно, без напряжений и спешки. Вскоре мы поняли: чтобы выйти к берегу, нужно пересечь площадки - а это неудобно: мы и так ощущали себя  в чужой тарелке. Так что пришлось поворачивать оглобли. Мы понаблюдали еще немного за степенной игрой и за солидными игроками, один из которых показался мне ужасно знакомым. Стоп! Так это же вылитыйСиси Кэпфул - и внешность, и манеры, и прическа - ну просто Сиси, да и только!… Так что мамино поручение, я можно сказать, в каком-то смысле выполнила.

До Фостер Сити добирались в темноте, но к счастью, обошлось без приключений. Дома нас встретила Наташа. Она сказала: "Вы представляете, я заболела. У меня, кажется, грипп!"